Не придумал, стр. 17

вряд ли бы решился спросить, а Алиса не согласилась бы. Идея о том, что любое действие лучше любого бездействия, работала в полную силу благодаря фармакологии.

К наступлению сумерек личная комната Дойча в притоне на «Елизаровской» полнилась юными телами. Тела эти активно перерабатывали э́кстази, а девочка, чьё имя всеми было забыто, заканчивала придуманный Ефрейтором ритуал. Происходившее в ту минуту, а также выкуренное и съеденное накануне, уносило Дойчлянда в путешествие внутри своей головы, в те вымышленные, но непременно далёкие времена, когда он мог быть римским патрицием или индийским кшатрием… Нет, Европа всё-таки ближе. Он – мужчина, у него власть, женщины, мальчики…

И лишь прикосновения к его члену в той реальности, где он – русский, но всё же мужчина, вытягивали героя из пелены грёз.

В действительности всё было не так уж и плохо: две голые девушки тянули свои руки к Дойчлянду, трогали его там, но всё, что его в тот момент интересовало:

— Что вы думаете о Традиции?

Впрочем, он и так догадывался, что его подруги думают об интегральном традиционализме, но глубинный порыв заставлял его снова и снова признаваться в любви к Дугину, великому, по его словам, философу.

Секс в тот вечер не получился.

13 августа

Небо сердилось. Хмурился и герой. После неудачного коитуса Алиса уехала к подруге, да так и не появлялась. Их общение по телефону с каждым днём было всё более холодным. Дойчлянд начал что-то подозревать.

Как это часто бывало, мост между двумя разобщёнными любовниками выстроил Миро. Подключив свои цыганские уловки, он уговорил Алису приехать обратно на «Елизаровскую», а сам умчался воровать лошадей или чем там обычно вольные люди занимаются.

И она приехала. За вещами. Да не одна, а с этой самой подругой.

Девушки выглядели измученно. Скрыть свою обхуяченность спидами они не смогли бы даже от слепого.

— Алиса, что происходит? — пытался разобраться Дойч, отхлёбывая из сиськи «Охоты».

— Мы решили бросить своих парней, — вмешалась подруга.

— Отлично. Алиса, зачем ты упаковываешь эти вещи? — герой настаивал.

— Потому что она не будет здесь жить, — продолжила подруга.

— Сука, тебя-то кто спрашивает вообще, а? — вспылил Дойчлянд. — Кто ты вообще?

— Да не трогай ты её, придурок, — обессиленным голосом запротестовала Алиса.

— Ты как со мной разгова… — не удалось закончить подруге, потому что герой стал выпихивать её из комнаты.

— Съёбывай! — приказал Дойч. — Ты в моей квартире.

— Я без Алисы не уйду, — упиралась девочка, надевая, однако, кеды.

— Проваливай! — навис над ней Дойчлянд.

— Правильно Алиса говорила, что таких мудаков, как ты, ещё поискать… — удаляясь, обиженно пробурчала девица.

— Эй, сука! — окликнул её хозяин квартиры. — Показать тебе мудака?

С этими словами Дойчлянд выплеснул в лицо ошарашенной девушке пиво. Возмущённая подруга Алисы только охнула, а довольный Дойч закрыл входную дверь.

— Куда ты? — взволновался герой.

— У Вали буду жить, — ответила Алиса, вытаскивая чемодан в прихожую.

— У какой ещё Вали?

— Которую ты только что выгнал!

— Жить с такой сукой?

— Уж лучше, чем с таким мудаком!

— Да что вы сегодня все как с цепи сорвались? — растеряно проронил Дойч.

— Не знаю, кто сорвался. Я с тобой больше жить не хочу. Пока! — Алиса вышла за дверь.

— Пока, — махнул вслед рукой Дойчлянд и допил свою баклаху.

Вторник не задался.

14 августа

А вот среда… впрочем, тоже не задалась. Дойчлянд был пьян, а две его мысли: «почему?» и «я – мудак», крутились бесконечными спиралями вокруг сознания.

Миро, пришедший на помощь другу, прихватил «Охоту» и «Путинку». Казалось, это может помочь. Друзья попытались вернуть Алису, бомбардируя её социальные сети, но ненасытное жерло Чёрного Списка девушки поглотило аккаунты Миро и остальных товарищей.

Душевные терзания Дойча приняли до того невыносимую форму, что он твёрдо вознамерился позволить себе всё. Если пить, то без ограничений, принимать – всё, что дают, и вообще комплексно деградировать до полной потери берегов. Слуги Диониса, прочно обосновавшиеся в каждом углу его квартиры, потребность домовладельца сполна удовлетворяли.

Начав пить на «Елизаровской», Дойчлянд предположил, что хорошим продолжением Праздника мог бы быть поход на Лиговский проспект, где среди корпусов под номерами 50 слоняются адепты дурного пойла и непредвиденных случайностей. Именно этого и хотелось герою больше всего.

У Вселенной на этот счёт были схожие планы, поэтому в одном из тупиков промзоны, которую плотно облепили бары и репетиционные точки, Дойч встретил свою старую знакомую.

— Марта, привет! Давно не виделись! — пьяно пробормотал улыбающимся ртом Дойчлянд.

— О, Дойч, и ты здесь! Привет, — заулыбалась девушка.

— А меня сегодня бросила Алиса, вот, — признался герой.

— Сегодня? Долго до тебя вести доходят…

— Ну-у-у, вообще-то вчера, но… — не успел закончить Дойч.

— Ха-ха-ха, — засмеялась Марта, — и не вчера, дружище. Они со Штопором уже недели две как воркуют.

— Постой, постой!.. — запротестовал герой. — Штопор – это кто?

— Как это кто? Генка мой… — осеклась Марта и быстро добавила, — бывший.

— Так, погоди!.. Генка-Генка… Да, помню, твой парень, высокий такой!

— Очнулся, Дойчик, — заулыбалась Марта.

— Это получается… — Дойчлянд задумался, — ты бывшая девушка нынешнего парня моей бывшей девушки.

— О-о-о, — разочарованно протянула Марта, — можно сказать и так, хотя это и не очень приятно для меня звучит: «ты – бывшая девушка».

— Ай, прости пьяного дурака! — прижал руки к левой стороне груди Дойчлянд. — Пойдём, дёрнем пивка ещё, раз у нас тут клуб одиноких сердец.

И они пошли. И дёрнули. А потом Дойчлянд вообще забыл, что происходило всю оставшуюся неделю.

17 августа

Дойчлянд кое-как разлепил веки, но Солнце уже караулило его, прячась за огромными незанавешенными окнами, чтобы безжалостно хлестнуть своими лучами по зрачкам. Зато остальному телу Дойча было мягко и тепло, а это значило, что он сейчас хотя бы не в кустах.

— Проснулся, котик? — пророкотал глубокий мужской голос. Попытка изобразить кокетливые женские нотки этому голосу не удалась.

Дойчлянд встрепенулся, но тут же заулыбался и блаженно обмяк. Он узнал голос Сильвии.

Сильвия не был женщиной в привычном понимании. Толком не было даже понятно, пидорас ли он. В своём гражданском паспорте он до сих пор числился как Матвей, но если бы кто-то дотошный провёл ревизию его тела, то недосчитался бы мудей, зато обнаружил бы две полновесные силиконовые груди и дряблую, не по-мужицки широкую жопу. Любил Сильвия мужиков и не любил, когда вспоминали его прошлое и называли Матвеем. Для тех, к кому он не проявлял любви, в его дамской сумочке всегда лежал шокер, который он то и дело пускал в ход. Неоднократные курсы женских гормонов не