Нарисуй мне дождь, стр. 67

— Знаю. И представляю… Когда смогу, сам заработаю ей на трусы, и не только. Я хочу дать Ли другую жизнь. Но прежде, мне надо научить ее мечтать. Я хочу показать ей будущее, убедить ее в том, что это возможно, чтобы она сама в него поверила. Без мечты все теряет свой смысл. А что касается трусов, то на деньги родителей рука не поднимается ей что-то купить. Только эти цветы, розы, они же из лета… Уверен, они ей нужнее трусов! Танюха, да брось ты о деньгах! Когда речь заходит о деньгах, дружба дешевеет.

Таня посмотрела на меня с таким видом, как будто мне в жизни никогда не понять того, как дважды два простого, что она пытается мне растолковать.

— Если б она тебя так не любила, ты бы давно уже вылетел отсюда, как пух! — с нежданной яростью высказала она мне. — Оставь ты ее уже… Не будет вам вместе дороги. Сердцем чую, сам пропадешь и ее загубишь. У тебя есть будущее, а с ней у тебя нет ни одного шанса.

Таня в последний раз затянулась и с досадой швырнула окурок в сторону урны. Он, светящейся точкой прочертил в полумраке дугу, ударился о край урны и рассыпался красными искрами, на миг осветив темный закуток фойе, рябой битум пола и саму урну. «Не попала…» ‒ раздумывая над тем, что она сказала, констатировал я.

— Чтоб ты знал! — сказала Таня с изумившей меня силой. — Среди нас живут ангелы, выдавая себя за людей. Ли, одна из них, — голос ее дрогнул, она глубоко вдохнула и тихо договорила. — Если ты ее обидишь, тебе не жить.

Таня так и не вернулась за стол. Ушла, ни с кем не простившись, бросив мне напоследок: «Ненавижу тебя!» В ее глазах я увидел себя. Мне знаком был этот взгляд. Однажды я видел нечто подобное у девочки, безнадежно влюбившейся в меня в первом классе.

Я направился в зал и у входа столкнулся с Галей Королевой. Она, как всегда шла с высоко вскинутой головой. На груди ее безупречно сидящего темно-зеленого блейзера, высоко, со стороны сердца электрическими бликами сверкала великолепная бриллиантовая брошь в виде восьмиконечной звезды. Увидев меня, кожа на ее скулах натянулась, глаза полыхнули огнем. Решительно шагнув ко мне и пожирая меня глазами, она задыхаясь, сказала:

— Знаешь, сколько до тебя твою Ли-блядь имели? Ее имели все, кроме ленивых! Знаешь, кому она только не давала?..

Она говорила, не смыкая губ, словно откусывала и выплевывала в меня каждое слово. Ее острые зубы были оскалены, как у маленького разъяренного зверька. О, как же ей хотелось меня унизить! Но, чтобы почувствовать унижение, надо его осознать, а я не осознавал.

— Не знаю и знать не хочу, — веско ответил я.

Ее слова, брошенные мне в лицо с такой неистовой яростью, меня не задели. Они, как камни, которыми на Востоке побивают неверных жен, пролетели мимо, не вызвав у меня ничего, кроме жалости, и я догадывался, почему. Но мне не хотелось бы услышать что-то подобное еще раз.

— Она ни в чем не виновата. Еще раз кто-то мне об этом скажет, и я ему язык вымою. С мылом… После этого он долго будет кашлять. Вот тебе мое железное слово!

В тот вечер мы долго не могли расстаться.

Мы стояли на верхней площадке в подъезде, где жила Ли и говорили, говорили, не замолкая обо всем, забыв о времени.

— Таня сказала, что у тебя лицо сумасшедшего и люди тебя боятся. Не обижайся, она наверно имела в виду, что ты все время о чем-то думаешь, поэтому у тебя такой отчужденный взгляд. «Тот, у кого такие глаза, бывает опасен», ‒ вбила себе в голову она и хочет, чтобы я с тобой больше не встречалась. А я ей говорю, что лучше тебя нет никого во всем мире и мы с тобой вместе навсегда, как два крыла. И знаешь, она мне поверила и так расстроилась.

— Ты хорошо сказала. Умеешь… Этого у тебя не отнять. Не знаю, что еще к этому можно присовокупить? Прости, шучу. У тебя большое сердце. Позволь, в знак признательности поцеловать твою руку.

Ли положила розы на бетонный пол площадки, стала передо мной на колени, распахнула пальто, медленно расстегнула молнию на брюках. Я догадывался, что она хочет. Она достала мой член и, глядя мне в глаза долгим взглядом, исключительно медленно облизала его своим острым языком, вобрала в рот и начала сосать. Вдруг распахнулась дверь, и на лестничную площадку энергичным строевым шагом вышла ее соседка с головой в алюминиевых бигудях и мусорным ведром в руках. Увидев перед собой нашу скульптурную группу, она замерла. Ссутулившись, она подалась вперед и едва ли ни минуту оторопело нас разглядывала, растопырив руки, будто хотела схватить нас в охапку, и лишь разобравшись во всем происходящем, юркнула обратно на кухню к своим кастрюлям.

Ли не обратила на нее внимания, зажмурив глаза, с непонятной для меня страстью, она крепко обнимала мои бедра, не останавливаясь, продолжала свою затянувшуюся, до боли упоительную ласку. Я никак не мог сосредоточиться и вдруг выплеснулся в нее с таким потрясающим спазмом, будто отдал всего себя вместе с извергнутым семенем, — ей! Она проглотила. Выпила меня до дна.

— Это было, необыкновенно… ‒ то, что она сделала, никогда не приходило мне в голову, я был растроган, но еще более обескуражен. ‒ Я так тебе благодарен, — промямлил я, тут же почувствовав, что ляпнул не то.

Ли посмотрела мне в глаза и сказала строгим, без намека на шутку голосом:

— Бога благодари. Он тебя любит и я тебя люблю, а если я в тебе ошиблась, ты сам ему ответишь за всю мазуту. Для меня нет в тебе ничего противного, потому что ты и я одно и то же. Даже если случится самое страшное, — не важно, даже если я умру, теперь ты принадлежишь мне, а я, тебе.

Это было больше, чем признание в любви. Ее слова подействовали на меня так, будто она протянула мне на открытой ладони свое трепетное сердце. Каждый поцелуй имеет свое