Архивы Поребирной Палаты, стр. 39
ушел из мира, то ли в горячке ночной простуды, то ли от угара
веселящих зелий, то ли от истощения голода, то ли от того самого
74
детского, что появилось во взоре его, когда он вернулся из
Пустоши.
Не открылось Толошу, чья сила вывернула Болонда из мира, открылось только ему, что упал Болонд вперед и набок, и до
последнего наблюдал море угасающим взором.
И услышал духовным слухом Толош, как прошептали
истреснутые губы Болонда последнее безутешное слово «Чилла!», значения которого не понял Толош.
Всё это рассказал Толош людям, которые были с ним на горе
Ут-Халал. И никто из них не знал, что такое может быть слово
«Чилла».
Тогда они вернулись в город, сломали печати свитков и стали
читать при всех собравшихся.
--- А что было в свитках – отдельная история. Расскажу
чуть попозже, но не в изложении Болонда, ибо он, болезный, наваял целую эпопею своей жизни и своего похода. Я дам краткий
вариант. Обработаю, и сразу же расскажу. Недолго осталось
уже. Ждите.
«Легенда об укосах. Часть III».
Вот что было написано в свитках Болонда (краткий
вариант):
В чем поставляем мы для себя главную красоту женщины?
Кто-то в лице, кто-то в глазах, кто-то во всём том неуловимом, что
есть в облике, а кто-то в том нескромном, что доставляет
развлечение мужскому глазу.
В ней всё это было. Она была как цветок. Как маленькая
звезда за горой Ут-Халал, как та звезда, которая встает, улыбаясь, над морем.
Когда мой глаз упал на неё, я соединился с радостью…
Но была она из иного укоса!
Она была из укоса Изголовий Небесных, и глаз мой упал на
неё, потому что держала она тыкву с огненным нетерпением в
очах.
Так тыкву не держат, мне ли это не знать по роду дела
моего!!!
И вот когда мой глаз упал на неё, то взошло во мне
вожделенье, и руки мои хотели трогать её, но была она из укоса
иного!
Из синего бамберека были короткие штаны на ней, и белые
кружева на штанах были сбоку.
75
Узрел я ноги ее до самого верха, и как будто шмели
взроились под горлом моим, и стали глаза мои ненасытны, а все
кости ослабиели и уронили прочность свою.
Надтреснулся весь дух мой, и не мог я отказаться, чтобы
глаза мои не смотрели на неё, потому что смятенье моё было
сладким и не стало в мире надо мной такой властности, чтоб
смотреть на другое, ибо видел теперь я только её.
А еще, когда упал мой глаз на неё, то вошел в меня страх, как
будто снег лег на душу, как будто стала душа как летящая в
пропасть.
Но при этом жадно искала грудь моя запаха от неё, а руки
мои хотели касаться её.
Но была она из иного укоса!
И потому лишь глазам моим сопричастно могло быть тело
её…
…Из синего бамберека были короткие штаны на ней, и белые
кружева на штанах были сбоку. И держала тыкву она с огненным
нетерпением в очах.
Вдруг, ударила тыкву руками о землю, и подумалось мне, что
глаза мои лгут, ибо тыква подбросилась вверх от земли и
вернулась в ладони её. И другие подруги её, те, что бегали