Будущее настоящего прошлого, стр. 5
описании, потому что уперлась именно в случайное (микромир и его квантовая природа).
По привычке навыков обращения со случайным, она докатилась уже до того, что
занимается не просто описанием, а вероятностнымописанием. Теперь мы остались
вообще без описания, потому что наука теперь только предполагает, считая микромир
вероятностным, случайным и способным к произвольным неисчислимым комбинациям в
каждый свой момент. То есть, мир, реально существующий в данный свой момент в своем
единичном собственном виде в количестве «один», наукой представляется
многовариантно возможным и в количестве «с ума сойти, как много» в тот же самый свой
момент. Что же такое с наукой произошло? А это Случайное преподнесло науке
неприятный сюрприз. Веками наука относилась к Случайному как к досадной капле пота
на носу, которую надо просто стряхнуть, чтобы дальше делать свое увлеченное дело. И
вот пришло время, когда именно Случайное теперь требует своего объяснения, если наука
хочет вообще дальше хоть что-то описывать.
У науки есть только один опыт работы со случайным – математически-
вероятностный подход. И этот опыт, накопленный для анализа всякого разного
случайного, теперь вовсю применяется для описания фундаментальных свойств материи, то есть, к атому и ниже него. И при этом даже не подвергается никакому сомнению
обоснованность подобного математически вероятностного моделирования для атомных и
околоатомных событий, которые никогда не вероятностны по своему результату. Тот
парадокс, что вероятностно-случайное (по мнению науки) состояние материального мира
в его элементарной части оформляется затем в стабильное и никогда не вероятностное его
основное состояние, науку не смущает. И в чем беда, если даже науку это не смущает? А
беда в том, что мир, описываемый подобным образом наукой, разбивается на два
противоположных мира: на случайно-беспорядочный в своей основе, и на закономерно-
стабильный в своем результате. Один и тот же мир ею разрывается на два
противоположных мира, отрицающих друг друга по своим основным характеристикам.
Один мир случайный – другой мир строго закономерный. Но это один и тот же мир.
Причем из случайного мира складывается весь закономерный мир! Вот так нам всё это
объясняет наука, и говорит, что всё в порядке – вероятность случайных процессов создает
закономерный общемировой процесс, и что же вам еще надо? А нам бы надо понять – это
ж, как такое может быть? Ведь, вероятность, на то она и вероятность, чтобы ее
последствия были только всегда вероятными, и никогда закономерными. А
закономерность на то она и закономерность, чтобы в ней не было ничего вероятностного.
Как же вероятное переходит в закономерное? И как закономерность собирает свою
закономерность из бесчисленных вариантов только вероятного? И как может изначально
случайное вдруг становится окончательно закономерным? Вот эта проблема наукой не
только не разрешена, она даже ею и не ставится.
Она не ставится, потому что найден описывающий метод математического
кудесничества в форме математических моделей нераспознанных физических процессов.
Это само по себе уже нехорошо, когда вместо физических свойств изучаются их
математические заменители, но настоящей бедой это стало тогда, когда установилась
прочная мода, по которой вообще только то, подо что может быть подведена
математическая описательная база, стало считаться научным. Оно бы и неплохо по
основному смыслу, но математика почему-то стала слишком легко переходить в физику
только на том основании, что она вот в данном случае говорит про физику. Возобладал
принцип – все математическое научно, а все научное верно отражает действительность.
Однако правильнее было бы понять, что верно в данном случае отражается только
научный способ математического замещения физических явлений, и все это «верно»
справедливо только относительно науки как метода, но не касательно самого мира.
7
Достаточно при этом вспомнить, что во второй половине (!) XIX века, Саймон Ньюкомб, профессор математики Морской Академии США, человек в то время авторитетнейший
как в области математики, так и в области астрономии, вошедший во все современные
энциклопедии мира, математически доказал, что летательные аппараты тяжелее воздуха
летать не могут. Что