Низвержение Жар-птицы, стр. 80
– Взять Жар-птицу! – крикнул Павлик. Он взметнул левую руку с распальцовкой и
продолжил, обращаясь уже не к Авере и не к Максиму, а словно к кому-то третьему, кто
не мог быть видим, но прекрасно все слышал и понимал, что случилось: – Смотри, мы
снова вместе и рядом с тобой! Ты ведь этого хотела? Да?
Словно из ниоткуда хлынувший свет, желтый и ослепляющий, вынудил Максима
зажмуриться. Он как будто проникал и сквозь веки, вызывая нестерпимую резь и
заставляя вспомнить о взрыве, когда-то давно пережитом; показалось даже странным, что
все происходит в тишине, нарушенной лишь последним криком Авери. Максим еще успел
разглядеть, как рядом с Павликом выросло с десяток неизвестных и уже явно взрослых
людей. Затем свет потух, но какие-то красноватые искры еще долго оставались перед
глазами; они то вспыхивали, то угасали, точно на остывающих углях не догоревшего
полностью костра.
Когда Максим очнулся, он по-прежнему лежал лицом кверху, но уже
освобожденный от веревок и не на каменистой колючей земле, а на мягкой перине. На
щеках он чувствовал приятный холодок: видимо, кто-то совсем недавно обтер ему лицо.
Благодаря притворенным ставням комната, где он находился, была погружена в полумрак; единственная свеча теплилась в изголовье, и там же на табурете сидел Павлик, не сводя
взора с Максима. Поодаль, ближе к выходу, стояло несколько мужчин, одетых так, как это
принято при царском дворе.
– Пашка!.. – Резко сев на кровати, Максим обхватил шею товарища.
– Не надо, не надо… – пробормотал Павлик, поспешно вытирая слезы. – Еще
разревусь, а это мне… как-то не солидно теперь.
– Я ведь думал: ты погиб…
– Это они тебе сказали, чтоб ты упорней искал Жар-птицу?
– Но как же…
Какой-то седой человек в боярском охабне, почему-то показавшийся Максиму
знакомым, шагнул вперед и поклонился Павлику:
– Повелишь нам уйти, государь?
– Нет, останьтесь, – ответил Павлик и снова повернулся к Максиму. – Послушай, я
расскажу тебе то, что узнал и от своих родителей, и уже после того, как очутился здесь. И
прости: было никак нельзя сделать этого раньше. Если б я только мог!.. Ты ведь знаешь, что мы не первые, кто попал из нашего мира в этот?
– Аверя и Аленка говорили...
– Давным-давно тоже был такой человек – имени его никто уже не помнит, и все
документы, где оно стояло, утеряны… Именно он открыл Жар-птицу, поскольку она
соединяет оба мира. Там, откуда мы с тобой прибыли, к ней стекается энергия
неосуществленных людских желаний и, будучи перенесенной сюда, превращается в клады
– так, что вместо израсходованного сразу же возникает новый. Иногда – но очень редко и
в непредсказуемое время – Жар-птица может раскрыться и настолько, что через нее
способен пройти человек. Впрочем, сначала о сути и действительном предназначении
Жар-птицы почти ничего не знали: на нее смотрели только как на ключ к невероятному
могуществу и лекарство от муки, которая вызывается неутоленными желаниями. Ей
приписывали и такую силу, какой она не имела. Поэтому и само слово «Жар-птица»
быстро укоренилось с чьей-то легкой руки, а когда разнесся слух о небывалом кладе, развернулась кровавая борьба за обладание им, ныне известная как первая смута. Особо
старался и более других преуспел в ней один из сыновей тогдашнего царя, лишенный всех
прав на престол – и как младший в семье, и потому что родился от ключницы, – а он был
очень злой человек… Его приспешники схватили того, кто прибыл из нашего мира, и
потребовали отвести их к Жар-птице: так и тебя недавно использовали. Наш земляк
согласился, но на самом деле он решил ценой собственной жизни навсегда запечатать этот
проклятый клад, чтобы впредь ни с его помощью, ни ради него никого не убили. Он
дождался, когда царевич начал распальцовкой на левой руке укреплять Жар-птицу, и
тогда покончил с собой. Она оказалась заклятой на самоубийство человека из другого
мира, и оттого государев сын не смог воспользоваться ею. Потом он умер, так никому и не
передав расслабленную Жар-птицу, и она снова стала ничейной, воротилась туда, где
была прежде. Смута утихла, но кровь некоторое время еще лилась. По городам и деревням
вылавливали людей, которые казались пришельцами из иного царства или
предположительно могли их заменить, – с необычной внешностью, чудаков, просто тех, кто выделялся честностью и умом, – и волокли их в Синие горы. Приводили родных и
друзей и говорили: не наложишь на себя руки, всех их прикончим. А затем их все равно
убивали – как свидетелей… Грифы пожирали их плоть, и волки растаскивали кости, а
Жар-птица не появлялась. За многие последующие годы в народе постепенно забылось и
ее точное местонахождение, и то, как она связана с человеком из нашего мира. О том и о
другом сочиняли легенды и пересказывали их вечерами.
А вторая смута, Максим, случилась уже не из-за