Она же и преподнесла на день рождения старинный витой персидский браслет с потемневшей от времени яшмой, в которой были инкрустированы миниатюры изящных персидских шахов, скачущих на арабских жеребцах. Веня ахнул от восхищения, но робко заметил очевидное: — Никочка, он же женский! — Веник! — подруга вспылила мгновенно, — И вовсе не женский, а унисекс! В старину его эти же шахи и носили, они еще и серьги с перстнями носили и на женщин совершенно не походили! Умеешь же обгадить все!
А жених юный на свадьбе был едва живой, смотрел вперед невидяще и не дышал почти, пришлось длань сжать, тонкую, узкую — тот встрепенулся, взглянул в ужасе и пахнуло сильно на Лучезара медовым вереском, Тихомир вспотел от страха. По приказу сел ровно, прямо, сидел истуканом, не дышал сызнова, а потом уж и сомлел. Пока нес его, мягкого, нежного, пахнущего сладко и дурманяще, голова кружилась как во хмелю, хоть и не пил Лучезар — женихам на свадьбе пить не позволено.
А тот вдруг встал, повел хищно раздувающимися ноздрями, потемнел глазами — Даниил наблюдал зачарованно, как черные зрачки стремительно пожирают синюю радужку — и перемахнул ловко через стол, подбираясь медленно и не сводя глаз с бедного, сжавшегося учителя химии. — Н-не подходите, Шуйский! Не смейте даже! — Даниил вскочил и забежал за свой стол, огибая его по кругу по мере приближения Шуйского, а тот ласково, завлекающе зашептал