Хоровод времен. Всегласность, стр. 9
ЛУННЫЙ КАМЕНЬ
Лунный камень, тихий пламень, тихий пламень, не простой
То прозрачный, то туманный, сребротканный, золотой.
То скользящий, словно в чаще луч-фонарик светляка,
То грозящий, словно в чаще ждет колдун изподтишка.
То как тайна Океана, что, седой, бессмертно-юн,
То как ранний свет тумана, то как звоны дальних струн.
То как раковина Моря, что как будто бы горит,
А как будто не для глаза, а для слуха говорит.
То как змеиный свет опала, то как сказка жемчугов,
Как церковный звук хорала в час спасенья от врагов.
То как верба в ночь ущерба, или в первый миг серпа,
Лунный камень, струнный пламень, от тебя в тайник тропа.
МАЗУРКА
Я видел, как ты танцевала мазурку,
Легко ты скользила в волне звуковой,
И вдруг я увидел — Снегурку — Снегурку,
Растаяла — тучкой летит пред Луной.
Не Солнце пресветлый твой лик озаряло,
Лучи серебристой Луны,
И было воздушно твое покрывало,
И бледные пели в свирельностях сны.
ВСЕЗВЕЗДНОСТЬ
Я хотел бы быть последним между первыми вождями,
Я держал бы стремя богу, видя сонмы звезд над нами,
Я служил бы как невольник тем, в которых все — свобода,
Я бы каплей, каплей вспыхнул в пресеченьи Небосвода.
ПО БЛЕДНОЙ ДОЛИНЕ
По бледной долине приходят, уходят, проходят несчетные духи,
Там юноши, взрослые, малые дети, и старцы идут, и старухи.
С Востока на Запад, с Заката к Востоку, и снова на Запад с Востока,
Приходят, уходят, и ходят, и бродят, не знают ни часа, ни срока.
Встречаясь, качают они головами, и шепчут о благости Бога,
И все, проходя, проиграют цепями, и вечно, и вечно дорога.
И вдруг от Востока на Запад прольется разливное красное пламя,
Один усмехнется, другой ужаснется, но каждый почувствует знамя.
И вдруг от Заката к Востоку вернется и злато, и бархат, и алость,
И духи считают, колдуют, гадают, пока не сомнет их усталость.
Тогда, бесконечно взывая о мести, о чести, о славе, о чарах,
Несчетные духи, согбенно, проходя г, как тени, в безмерных пожарах.
По бледной долине, в пустыне, как в сплине, доныне безумствуют духи.
И юноши седы, и дряхлые дети, и юны, меж старцев, старухи.
ЦАРИ СИЯНЬЯ
…Цари сиянья отошли,
Они разгневались на это.
И, старым, нет нам больше света,
Он только там, вверху, вдали.
Лазурные престолы пусты,
Бесцельность превратилась в топь,
В периодическую дробь,
И мраки Ада цепко-густы.
Когда ж окончится наш срок,
И снова будут дни младые,
И снова стебли золотые
Взнесут лазоревый цветок?
ОДИНОЧЕСТВО
Я боялся людей, презирал, ненавидел их,
Через это прошел я, и рубеж навсегда перешел,
Как могу их винить, если Рок мировой всех обидел их?
Я один, но безгневно, над темными шествиями зол.
Здравствуй, еще и еще, Одиночество,
Я зажег тебе тихую вечернюю свечу,
И немые, как лампада, тайные пророчества
Я качаю в душе, и молчу.
ПТИЦА
И птица от меня летела по Вселенной,
Когда я замолчал на темной высоте.
Внизу крутился вал, дробился, многопенный,
И птица от меня летела по Вселенной,
Непобедимая в крылатой красоте.
Мелькали корабли, как тени в тусклом свете,
Поднявши стержни мачт и зыбя паруса.
На каждом корабле бледнели старцы-дети,
И всюду брат с сестрой, сквозь сон тысячелетий,
Играли в поцелуй, в цветке была оса.
Все было сказано. Кто хочет, будет пленный.
Кто хочет, примет страх чрез Царскую Печать,
И будет враг Земли, и будет враг Вселенной.
Но вал к скале придет, и брызнет сказкой пенной.
И буду я стоять. И думать. И молчать.
1907. Marzo pazzo. С высокой башни.
Париж. Пасси.
ПЛЯСКА ЗНОЯ
ОН
Хотя он похож на Огонь, он незрим.
Он был, когда не было жалобы: — «Было».
Века перед ним — как молитвенный дым.
А Солнце и Звезды и Месяц — кадила.
Он смотрит в сердца замолчавших людей,
Где страшные вдруг восстают вереницы.
В зрачках он у тигров, в улыбках детей,
И в малом он горле распевшейся птицы.