Будет больно, стр. 6

Тете Розе не понравились бы такие определения, поэтому ей ничего этого не надо знать, Андрюшенька ведь хороший мальчик. Он меня обеспечивал, содержал, оберегал, но не потому что он меня так сильно любил, он тешил свое самолюбие, утверждаясь за счет слабых.

Я все еще удивляюсь, как он так просто меня отпустил? Абьюзеры так легко не сдаются.

Застегиваю пальто на все пуговицы, наматываю на шею шарф, беру портфель, набитый тестами, надо будет еще проверить их все, и да, конечно, переписать учебный план. При личной аудиенции Платон Викторович указал на ошибки, так низко склоняясь надо мной, что я чувствовала отвратительный аромат его парфюма, смешанный с потом, отчего подступала тошнота.

Я кивала головой, а сама думала о ярких глазах студента Шульца, которыми он меня раздевал весь урок. Паршивец, что сказать, но умный. Хотя мне бы надо прекращать думать о нем и вообще о ком-то, хватило уже одного самодовольного придурка в жизни. Надо завязывать обо всем этом думать, надо просто доехать до дома, принять душ, выпить ромашкового чая и проверить тесты.

Но как не думать после того, что он сделал?

Арнольд.

После того, как он наглым образом затащил меня в аудиторию и поцеловал.

Поцеловал. Студент.

Но… но вел себя Арнольд не как студент, а как уверенный мужчина, который знает, что делает, и знает, что из этого последует. Такие, как Шульц, не делают ничего просто так. Или я ошибаюсь? Скорее всего, ошибаюсь, потому что я всегда ошибаюсь в мужчинах, Андрюшенька тому ходячий пример.

А еще нас застукал Голубок Платоша.

– Черт, черт, черт.

– Ой, как некрасиво так выражаться, едва покинув стены альма-матер. София Валерьевна, кто вас научил такому?

Остановилась, не успев спуститься по ступенькам крыльца, услышав справа знакомый голос. Вздохнула и продолжила спускаться уже в более спокойном темпе.

– Я смотрю, ты не сдаешься, Соня, все так же таранишь жизнь и испытываешь себя на прочность. Но я тебе открою тайну, жизнь – она прогнет, она сильнее. Давай подвезу, тебе куда, к тетке в дальние дали?

Сжимаю ручки кожаного портфеля, стискиваю зубы, но натягиваю улыбку на лицо, оборачиваюсь. Андрей поднимается мне навстречу, весь такой элегантный, пальто нараспашку, верхние пуговицы рубашки расстегнуты, руки в карманах. Его мать говорит всем, что ее сын практически точная копия Леонардо Ди Каприо в молодости.

Как же все-таки обманчива внешность, ведь ковырни, а там гниль и смертный запашок.

– Ты мимо проезжал или любовницу новую завел из студенток?

– София, вопросом на вопрос отвечают только евреи.

– Тебе повезло, все как раз в тему.

Не любила, когда он оперировал национальностями, словно я какая-то низшая раса, но иногда это у Андрюшеньки проскальзывало, просачивалось, так сказать, говно. Эх, тетя Роза не знает всей его подноготной, выражаясь ее же словами.

– Не устала бегать еще?

– О, что ты, у меня впереди вся жизнь, долгая и увлекательная.

Андрей встает передо мной, загораживая тем самым проход дальше, уже стемнело и похолодало, а мне еще долго добираться и надо зайти и купить уже эти чертовы яйца. Бывший сейчас со мной одного роста, когда стоит ниже на ступеньку, он не крупный и не накачанный, ему незачем так о себе заявлять, его и так все любят, как он считает.

– Уверена?

– Всего доброго, Андрей Игоревич.

– А вот уходить, когда я с тобой разговариваю, я еще не разрешал.

Тон произнесенных слов скребет по нервам мелким стеклом, как же я ненавижу его за это. Андрей крепко берет меня за локоть и тянет на себя. Упираясь свободной рукой ему в грудь, смотрю в темные глаза, в искаженные от ненависти черты лица.

– Отпусти.

– А то что? Будешь кричать? А давай попробуем, хочу снова, чтобы ты подо мной кричала, как в старые добрые, помнишь?

О, я помню. Я никогда не забуду, что он делал со мной, прикрывая все экспериментами в постели и сильной любовью.

Мразь.

– Отпусти, я сказала.

Нет, он больше не имеет надо мной никакой власти, все это лишь угроза, это манипуляция моим сознанием. Я свободна, и меня больше не задеть этими словами. Но Андрей задевает. Слезы наворачиваются на глазах, все внутри взрывается искрами боли, эта ненависть внутри меня вот-вот готова разорваться на куски и выплеснуться.

Но мешает спокойный голос.

– А, вот ты где, а я потерял. Пойдем, я припарковался здесь недалеко. Проблемы?

Последнее слово произнесено с ноткой угрозы – и уже не для меня.

Арнольд останавливается рядом со мной, быстро осматривает меня, словно сканируя на повреждения, потом смотрит на Андрея, а у того на лице откровенное недоумение и сразу несколько вопросов.

– Я спрашиваю: у тебя проблемы? – Арнольд щелкает пальцами в тонких кожаных перчатках перед лицом бывшего мужа, говорит тоном господина с плебеем, а у Андрея на лице дергается мускул.

– Соня, кто это?

– Я спросил: у тебя какие-то проблемы? – Арнольд повышает голос, медленно уводя меня в сторону, кладет свою руку на кисть Андрея и ловко выворачивает.

– А-а-а-а… сука, отпусти! Соня, кто это? Ебарь твой, да? Отпусти! Ты, сука, пожалеешь, что это сделал!

Я могу только стоять с открытым ртом и наблюдать, как мой бывший заливается слезами, потому что ему сделал больно мой студент. Меня уволят уже завтра или все же дадут довести семестр?

– Если будут проблемы, ты найди меня, и мы их решим, но не думаю, что в твою пользу. Ок?

Андрей молчит, но больше не кричит, трет запястье, а Шульц спокойно подходит ко мне, приподнимая ворот пиджака, словно закрываясь от ветра, берет из моей руки портфель, крепко сжимает кисть. Кожа перчатки мягкая и тонкая, я даже через нее чувствую тепло ладони.

– Пойдем, холодно.

Было сказано, как неразумному ребенку, который забыл дома шапку.

Парень ведет меня в сторону, к парковке, к черному «Бентли», а я с трудом держусь, чтобы не открыть рот в удивлении. Я понимаю, что Андрей все это видит, как меня держат за руку, как, открыв переднюю дверь, усаживают в салон. Он видит этот автомобиль, который проигрывает его любимому «Мерседесу».

Он видит Арни, его уверенность в движениях, даже некую небрежность, его отличный пиджак и брюки, наверняка сшитые на заказ и не в России. А на улице, кстати, почти ноябрь. Он все это видит, и я вижу, а еще чувствую, что за это все мне придется скоро заплатить.

Зря Шульц все это устроил. Зря.

Глава 7

– Софа? Софа, это ты?

– Да, тетя, это я.

– Софа? Софа, это ты?

Господи, день сурка. Каждый вечер одно и то же.

Закрываю входную дверь, прислоняюсь к ней спиной, стягиваю с шеи шарф, мне все еще жарко так, что все тело горит и губы покалывает.

– О, Софа, это ты, – тетя появляется в коридоре, вытирая руки о фартук. – Сегодня ты даже рано и снова без яиц, я смотрю. Я готовлю креплах, что-то тетя Роза решила себя порадовать, заодно и тебя, и нашла одно яйцо в холодильнике для теста. Ты пойдешь, может быть, таки поможешь своей старой, изможденной этой жизнью тетушке или будешь обнимать этот старый портфель как родной? Он тебя не накормит.

– Тетя, слишком много слов. И никакая ты не старая, не говори глупости.

Тетя поцокала языком и скрылась на кухне.

Черт, я снова забыла яйца.

Но это и неудивительно, подъезжать на «Бентли» к нашему продуктовому магазину слишком роскошно и дурной тон, как бы выразилась тетушка. А еще позволить своему студенту себя поцеловать, а потом спасти от назойливого внимания бывшего мужа – это точно перебор.

Но я позволила.

И не раз.

Я разрешила взять себя за руку, отвести и посадить в машину, при этом так по-джентльменски открыть дверь на глазах Андрея, который играл желваками от ярости.

– Не стоило этого делать.

– Что именно?

Арнольд, не глядя на меня, выруливал с парковки, он сделал это небрежно, красиво, в черном пиджаке и рубашке, так контрастирующих с его кожей и светлыми волосами, зачесанными назад. Острые скулы, четкий профиль, полные губы, он бы мог стать моделью, да кто знает, может быть, еще станет.