Волки (СИ), стр. 89

Царь сделал паузу и обвёл взглядом толпу. Все притихли, ожидая продолжения.

— Воины! Найдутся ли среди вас те, что сердцем не робок, а до славы жаден? Кто готов жизнь свою положить за свободу Дакии? Знаю, все вы таковы! Но попрошу я вас не просто смелости в битве. Попрошу я большего! Тем, кто встанет в драгону Молнии, не могу я посулить злата, добычи. Чем бы ни окончилась сеча — те, кто пойдёт за Дардиолаем, не вернутся. Не видать им и победы. Только смерть их ждёт! Но и великая слава, что века переживёт, ибо имя сим храбрецам — «Сыны Героса»! И задача их — в самое сердце «красношеим» ударить!

Толпа вновь заволновалась. Дардиолай смотрел на лица воинов, видел, как они менялись. Так же, как и лица царей, когда он принёс им весть о силе римлян. Одни чесали затылки, осознавая, что дела нехороши, коли такая жертва потребна. Другие эту мысль уже перескочили и меряли на себя следующую — не зря ли сюда пришли? Видать всё, последние дни наступили, погибла Дакия. Но мы-то живы пока. Не лучше ли будет, чтобы так и оставалось?

Вверх взметнулся чей-то кулак:

— Меня возьми, Збел!

За ним ещё один.

— И меня!

— Меня не забудь!

Дардиолай повернулся к Вежине и улыбнулся:

— Считайте!

Набралось храбрецов столько, что пришлось кое-кому и отказать. Мало тут смелости, Дардиолаю нужно было, чтобы с ним пошли самые опытные волки. Отобрал он три сотни.

— Триста, — отметил Диурпаней, пригладив бороду, — с чего так?

— Красивое число, — усмехнулся Дардиолай, — слышал про него всякое.

— Ну-ну.

На крыльце снова возник Вежина. Принёс заморский наборный панцирь, халибский. А ещё шлем с высокой тульёй. Протянул Дардиолаю:

— Держи. Твоё.

— Дорогой подарок, — возразил тот, — отдарить нечем.

— Дурень, ты стократ отдарил. Прочитал я, что мать о тебе написала. С первых слов не поверил, подумал, будто обман ты подлый затеял. Однако она там такие мои подвиги в детстве сопливом вспомнила, что никакой колдун выведать не мог. Потому — бери. Подольше проживёшь. Глядишь, и правда до римских Орлов дотянешься.

Дардиолай дар принял и с достоинством поклонился.

Подошёл Диурпаней и протянул руку.

— Удачи тебе, Молния. Что не осрамишься, не сомневаюсь.

Дардиолай сцепил с ним предплечья, а Вежина ударил ладонью сверху, под восторженный рёв воинов. В нескольких шагах поодаль стоял Дейотар и задумчиво крутил ус.

Немногим позже к Дардиолаю протолкался Хват.

— Ну, Збел, — проговорил он обиженным тоном, — что же ты удумал? Я, значит, всё устроил в лучшем виде, с Пиепором сговорился и лошадей определил и пожрать с ночлегом, всё, как ты велел. А ты чего же? Пешим собрался воевать? А как же я?

— Ну а ты конным воюй, — сказал Дардиолай, — мне, похоже, лошади уж без надобности, пусть тебе послужат. Дарю.

— Не, так дело не пойдёт, — покачал головой Котис, — так мы не сговаривались. Куда же я тебя отпущу? Теперь уж мы вместе.

— Разве не слышал ты? Мы в самое горячее место пойдём. Тебе лучше с Пиепором быть.

— Дурак ты, Збел, и шутки у тебя дурацкие, — улыбнулся Хват, — я уже имя своё царским слугам назвал, сосчитали меня! Вместе будем «красношеих» рубить!

XXXIV. Красный снег

Снег искрился на солнце, играл на свету мириадами огоньков. Его блеск слепил глаза, а от холодного наста зябли лапы. Лиса ковыляла по заледеневшей снежной корке. Утро наступило, солнце поднялось уже высоко, а мороз не ослабевал. Было всё так же холодно, как и ночью. Отчего лисе есть хотелось с каждым мигом всё сильнее. Она жалобно поскуливала, будто сейчас её мог кто-то услышать. Кто-то такой же, как она.

Но рядом никого из её племени не было. Хотя она старалась. Последний раз так звала мать, сейчас почти стёршуюся из памяти. Осталось только воспоминание о тепле, запах молока, но всё это почти растворилось в далёком прошлом.

Утром она упустила зайца. Ушастый мерзавец оказался не так прост. Удирая от лисы, он прыгнул влево. Она рванула туда же, а заяц извернулся вправо. Лиса не успела среагировать вовремя, и с размаху налетела на пенёк, запорошенный снегом. Ушибла лапы, а косой благополучно ушёл от неё, петляя между деревьями.

Больно и стыдно.

Теперь она ковыляла по колючему насту, подвывая от голода. Но хуже всего было думать, что сейчас её завтрак похваляется, как облапошил рыжую охотницу.

Что-то дела идут совсем скверно. Вчера она сама едва не досталась на обед беркуту, сегодня заяц этот…

Она вдруг замерла, напряглась, навострила уши, принюхалась.

Вдалеке медленно нарастал загадочный шум. Нос подсказывал — там лошади. Много. И не только. Ещë люди!

Самый злющий враг, хуже, чем медведь. Тот для лисы — безобидный увалень, если обходить его стороной. Люди хуже, чем волк, страшнее пожара в лесу! Увидишь человека, беги быстрее, не оглядывайся! Не знают они меры, берут всё, добычею ни с кем в лесу не делятся.

Лиса собралась было дать дëру, подальше от страшного гула и топота, но тут ушей её достиг другой звук, еле-еле слышный, но такой долгожданный и приятный.

Где-то здесь, под снегом пищат мыши! Еда. Наконец-то.

Но враг приближался. Лиса ещё раз посмотрела в ту сторону. А всё одно, от голода умирать, или от человеческой ненасытной жадности.

Она принюхалась, примерилась и прыгнула. А когда вынырнула из снега, меж зубов свисал мышиный хвост.

— Смотри! Вот это воротник! — воскликнул всадник. Он натянул поводья, остановился, разглядывая зазевавшуюся лису, — красавица какая!

— Да ну, лучше шапку сделать! — возразил ему другой. — смотри, не убегает! Прямо говорит: «Пиепор, я твоя шапка!»

Лиса бросилась наутëк, но отбежала недалеко. Остановилась, обернулась.

— Эх, в другое бы время… — посетовал первый всадник.

— Пусть живёт хвостатая, — засмеялся второй, назвавшийся Пиепором, — то будет дар наш Рогатому и Владычице. Пусть попросит сегодня у Заступницы Зверей за нас.

Лиса убежала ещё дальше, снова обернулась, будто зачарованная происходящим.

Две дюжины всадников гарцевали на месте. И они были здесь не одни. На расстоянии в три перестрела, как сказали бы люди, держалась ещё группа верховых. Побольше раза в два.

— Догоняют? — спросил один из воинов.

— А пëс его знает, — раздражëнно ответил Пиепор, разглядывая из-под ладони преследователей, — как будто замедлились.

— Вообще остановились, — сказал ещё один пилеат в добротной кольчуге и шлеме с высокой тульёй, — учуяли неладное, суки.

— Вот зараза, — сплюнул Пиепор.

— А может их столько и осталось? Третьего дня хорошо так покрошили у Севтова ручья.

— Три десятка, разве это много? Збел сказал — их полторы тыщи должно быть.

— Да он же сам не видел. С чужих слов передал.

— Смотри-смотри! Скачут!

К замешкавшимся всадникам противника и верно приближалась подмога. Вдвое больше их числа.

— Вот это уже дело, — удовлетворённо цыкнул языком Пиепор.

Но радовался он преждевременно. Сотня ауксиллариев приблизилась к своим товарищам, но дальше они не двинулись. Остановились и смотрят.

— Шавки трусливые… — разочарованно протянул Пиепор, — ну что? Придётся подбодрить!

Он свистнул и один из его воинов принялся размахивать знаменем, длиннохвостым волко-драконом. Прошло совсем немного времени и из-за близкого лесного мыска выкатилась сотня всадников. То были дружинники тарабостов, все на хороших конях, в кольчугах или чешуйчатых бронях. Отборные воины.

А противостояли им полтораста ауксиллариев из Первой Веспасиановой алы дарданов. У тех из доспехов — только шлемы, а оружие — дротики.

— Вперёд! — скомандовал Пиепор, и даки начали сближение с врагом, разворачивая строй.

Кони шли лёгкой рысью, галопировать пока не ко времени.

Дарданы заволновались. Издали видать — дрогнули. Не соблазнились меньшим числом врагов. Сказать по правде, на глаз оно не так уж и заметно, а вот кольчуги пилеатов издалека видать.