Соломенное сердце (СИ), стр. 61

— Попрошу у настоятельницы теплого молока с медом, — сказал он, — и, может, найдется что-то вроде булочки или пирога.

Поля подпрыгнула, схватила его за руку, ее глаза — темные, с огромными зрачками и совсем узкой полоской голубой радужки — наполнились тревогой.

— Не уходи, — попросила Поля. — Как ты вообще мог пойти со мной в этот огонь? Чем ты только думал! Почему я тебе разрешила? Почему ты позволил мне такое безумие? А если бы я умерла? А если бы ты? А если бы…

— Страшно теперь?

— Это страх? — она осеклась, нахмурилась, будто прислушиваясь к себе. — Какой он гадкий, у меня все трясется! Я так не нравлюсь себе сейчас. Мне вообще… противно быть такой нюней. Права была старуха — раньше было куда лучше.

— Ты привыкнешь, — пообещал Даня, сглотнув едкую вязкость. Так ему жалко было эту растерянную, несчастную Полю, что словами не передать. — Привыкнешь и к страху, и к другим переживаниям. Всегда то одно, то другое.

— Ладно, — Поля отважно выпустила его руку, — ты можешь сходить на кухню. Я точно смогу побыть одна несколько минут.

— Молодец какая, — похвалил ее Даня и отправился за молоком. А когда вернулся, то едва не расплескал все, потому что Поля поспешно снова вцепилась в него обеими руками.

Она была как новорожденный жеребенок, пугающийся громких звуков.

— Тише, тише, — Полю все еще потряхивало, и Даня помог ей с кружкой, — вот, смотри, плюшка с маком.

— Не разговаривай со мной как с буйной сумасшедшей, — немедленно обиделась она, снова залилась слезами, ужаснулась своей плаксивости и часто заморгала, пытаясь осушить глаза, нервно и раздраженно засмеялась и допила молоко, стукнувшись зубами о кружку.

— И не смотри на меня так, — велела она, взявшись за плюшку.

— Как?

— Как будто тебе хочется сбежать.

— Вообще не хочется.

— Разочарован, что я теперь такая?

— Вообще не разочарован.

— Тебе же нравилось мое спокойствие!

— Вообще не нравилось.

— Так зачем ты на мне женился?

— Ну все, хватит, — засмеялся Даня, — тебе надо поспать. Вот увидишь, на свежую голову мир покажется не таким уж и пугающим.

Поля замотала головой:

— Сперва мне надо помыться.

— Да, хорошо. Вода смоет все тревоги.

Баня монастыря уже остыла, но Даня не стал подбрасывать дров, ему не хотелось разводить огонь, чтобы не расстраивать Полю заново. Однако вода была еще горячей, и он набрал целую бадью.

— Почему ты так и топчешься в предбаннике? — удивился он.

— Мне надо раздеться перед тобой? — тонким голосом спросила Поля.

— Ну я же уже видел тебя голышом.

— А теперь не смотри!

— Конечно, я буду на тебя смотреть, — заверил он, вернулся в предбанник, решительно стянул с Поли футболку, высвободил запутанные волосы. Она не сопротивлялась, зато краснела, ерзала и кусала губы.

Присев на корточки, Даня помог ей избавиться и от носков и штанов, а белье Поля скинула самостоятельно, повернувшись к нему спиной. Хмыкнув, Даня чмокнул ее в плечо:

— Так ты тоже очень красивая.

Она издала какое-то восклицание и юркнула в баню.

— Ты знаешь, что вассы способны на кое-какое целительство, а еще они могут уменьшить твои переживания? — спросил Даня, протягивая ей ковшик.

— Но ведь здесь нет никаких васс? — Поля на всякий случай заглянула в бадью.

— Здесь нет, но завтра ты можешь искупаться в какой-нибудь речке, а я подманю для тебя водных духов.

— Что, соскучился по своим мокрым девицам? — съязвила она.

— У меня уже есть одна мокрая девица — прямо перед моими глазами.

Поля фыркнула и начала намыливать голову.

Потом они целовались — в бане и предбаннике тоже, в монастырском огороде и на лестнице, и Полино так сердце взволнованно и суматошно билось, что Даня даже пытался притормозить, чтобы не вызвать новую волну рыданий или обморока какого-нибудь. Но Поля не дала ему увильнуть, опрокинула на кровать, склонилась над ним, окутав облаком еще влажных волос. Даня лежал смирно, позволив Поле самой решить, как и что с ним делать и делать ли вообще. Он переживал, что на нее свалилось слишком много сразу, и с непривычки это, наверное, тяжело и сложно, и, возможно, прямо сейчас милосерднее было бы просто дать ей отдохнуть, но Поля льнула к нему — Даня, кажется, ее успокаивал.

Ночь была наполнена самыми разными чувствами — острыми, почти режущими. Ночь была наполнена тягучей сладостью, отдающей горечью после всех мытарств и переживаний. Ночь была полна слез и суетливой возни, скорее нервной, чем чувственной. Но им обоим было нужно стравить пар, ощутить, что они есть, они здесь, они вместе — два потерянных ребенка, которые нашли друг друга и теперь сделают все, чтобы не потеряться в этом огромном мире заново.

Батюшка Леонид вызвался доехать с ними до Сытоглотки, куда нужно было доставить Федоровского.

И вот что интересно: еще накануне Поле и дела не было до его чокнутого бормотания, а сегодня оно раздражало до зубовного скрежета.

Зато хотелось остановиться возле каждой горы, чтобы рассмотреть ее как следует. Поле и прежде нравились пейзажи Верхогорья, но теперь они завораживали. И Даня — веселый, смешливый Даня, — который сидел так близко, что все время хотелось его потрогать. И Поля трогала — локоть или колено, волосы или плечо, и он улыбался ей открыто и светло, и от этого во рту становилось горячо.

Она переживала обо всем сразу: о том, что вдруг Федоровский что-то отчебучит, вдруг князь обидит старейшин и плохо с ними договорится, о том, что же будет теперь с Егоркой, и о здоровье княгини тоже.

Она переживала, что стала совсем другим человеком и вдруг этот человек не понравится Дане. Или хуже того — вдруг она так и не понравится самой себе?

Она переживала о том, что слишком много переживает.

Жалела ли Поля о своем решении? Возможно, самую малость: вчера было куда проще и понятнее, чем сегодня. Но она верила, что завтра будет себе благодарна.

— Федоровский возвращается в Сытоглотку, ха! Думали, что меня выставили, да? А я вот возьму и вернусь…

Да как же он ее достал! Однако прежде чем Поля успела затянуть какую-нибудь колыбельную, ее рот произнес скрипуче и недовольно:

— Эй вы там, сзади. Чего сидите без дела — быстренько заткните этому поганцу рот.

Глаза Дани стали круглыми. Поля изобразила нечто вроде раскаяния: не виновата она, старуха сама снова пробудилась. Главное сейчас — не напрягать голосовые связки, чтобы они потом не болели.

— Великая? — позвал он недоверчиво. — А разве вы вчера не тогось в костре-то?

Глава 36

— Надеялся от меня избавиться, зятек? — проскрежетала старуха злорадно. — А вот и нетушки!

— Батюшка Леонид? — жалобно взмолился Даня. — Может, тут какая-нибудь молитва от нечисти сгодится?

— Нечисти? — напыжился батюшка. — Это же великая жрица, праматерь богов! Считай, благословение.

— А если бы она твоей головой вещала?

— А ты не торопись, мальчик, не торопись избавляться от всех моих даров, — посоветовала старуха. — Один вы уже бездарно спалили в огне, олухи, а остальные оставьте. Жизнь длинная, мало ли что понадобится. А как дети пойдут…

Тут Поля сначала не поняла — какие дети? Куда они пойдут? Зачем? А потом сообразила: их с Даней дети, вот о чем говорила бабушка.

У них будут дети?

И Поля сможет их по-настоящему любить?

Даня покрутил на пальце неброское колечко.

— И что тогда? — спросил он.

— А тогда я переберусь в вашего домашнего горта и буду помогать растить новых людей. Охо-хо, как ни крути, все идет по одному заведенному кругу…

Дом? Горт?

Поля не была готова ни к тому, ни к другому.

Зачем старуха опять явилась и говорит такие пугающие вещи?

А если первая жрица все еще с ней, значит, и волчица тоже? Поля попыталась рыкнуть, и это моментально освободило ее от чужого вторжения. Ого! Получается, она может в любой момент избавиться от старухи?