Соломенное сердце (СИ), стр. 57

— Ты провел ритуал, чтобы жениться на Поле и заткнуть длинные языки? Все-таки хоть ты и Стужев теперь, но все же родился Лесовским, а Поля носит именно эту фамилию.

— Сложно-то как, — поразился Даня.

Князь, совсем успокоившись, усмехнулся:

— Ритуал разрыва кровной связи — официальный. Он был придуман еще в средние века для тех случаев, когда кого-то изгоняли из семьи или кто-то уходил из нее сам. Обычно такой ритуал проводили знатные фамилии, радеющие о своей репутации или наследстве, и наши законы трактуют его вполне однозначно: тот, кто его прошел, становится сам по себе, у него больше нет родни. Но, Даня, этот ритуал никак не влияет на эмоциональную связь. Если ты ненавидел нас прежде, то не перестанешь после. Напрасная надежда.

— Да ни на что я не надеялся, — пробормотал он, отворачиваясь.

— Так и собираешься покрывать ее? — вдруг спросила Поля, и от ее хриплого голоса княжна Катя вздрогнула. — Но ведь это неправильно, во всех книжках написано, что человек должен отвечать за свои поступки.

— Не знаю, — ответил Даня, — мы вроде как не для этого приехали. Андрей Алексеевич, так все же — как Мария Викторовна?

— Не очень, — поморщился князь, — но врачи заверяют, что со временем станет лучше. Неужели тебе даже княгиню не было жалко?

— Не было тебе жалко княгиню, княжна? — переадресовала Поля вопрос.

Лицо князя потемнело. Он медленно повернулся к дочери.

Глава 33

— Не было тебе жалко княгиню, княжна? — переадресовала Поля вопрос.

Лицо князя потемнело. Он медленно повернулся к дочери.

— Я не знала, — пролепетала она, — я думала, это только Дани коснется… А тут даже Егорка три дня проревел безо всякого повода…

— А тебе хоть бы хны? — безжалостно спросила Поля. — Даня ведь чуть не ослеп, за ним даже шайны приходили!

Княжна Катя закрыла рот обеими руками, подавляя вскрик. Князь по-прежнему смотрел на нее, не мигая.

— Зачем? — отрывисто спросил он.

Княжна Катя молчала. Даня понуро привалился к стене рядом с Полей, нашел ее руку, сжал. Она погладила его ладонь большим пальцем.

— Я жду ответа, — сухо напомнил князь.

— Ты хотел отдать ему Загорье, ладно. Но ведь однажды Даня бы вернулся и за Плоскогорьем, — тихо, но уверенно сказала княжна Катя.

— Да чтоб вас, — застонал Даня, — ну хотите, я расписку напишу, сто расписок. Клятву какую-нибудь дам, кровью запечатаю! Не надо мне ничего, отстаньте все только!

— Что же, — медленно проговорил князь, — в конце концов, разве все мы не равняем других по себе? Моя дочь сильно обидела тебя, Даня, мне и платить за ее ошибки.

— Ой-ой-ой, — заволновался Даня, — знаю я, как вы тут расплачиваетесь. Бывал и я разменной монетой, доводилось. Лично у меня, Андрей Алексеевич, вообще нет никаких обид — княжна Катя заодно избавила меня от одного до смерти надоевшего проклятия. Но вот кто действительно пострадал от жестокости вашей дочери — это моя жена. Шутка ли, ей пришлось шайнов от меня отгонять.

— Принято, — кивнул князь. — И чего же хочешь ты, Поля?

— Честной торговли и мира, — ответила она без колебаний.

Лесовский молчал, глядя на нее, а вот княжна Катя выпалила:

— Дикари получат лишь то, что заслуживают… Мои поступки не стоят так дорого…

— Именно столько они и стоят, — сухо оборвал ее князь. — Наш мир стоит на принципах, а кровные связи, как и кровная вражда, всегда способна распалить тот пожар, который сожжет всех вокруг. Хороший правитель должен помнить об этом… Поля ведь могла бы потребовать отлучить тебя, Катя, из семьи — и я, дважды лишенный сына, лишился бы еще и дочери.

— Что? — ошарашенно переспросила княжна Катя, никак не ожидавшая, что в такую игру может играть не только она одна. — Ты бы не согла…

И замолчала, осознав: согласился бы.

Лесовские столетиями удерживали власть, потому что редко ею злоупотребляли.

— Что такое честная торговля, скажи мне Поля, — велел князь.

Она вздохнула, равнодушно мазнув взглядом по княжне Кате — безо всякого злорадства, а только с удовлетворением от того, что справедливость восстановлена.

— Вы сознательно не давали Верхогорью развиваться, ограничивая его в самом важном. Наверное, боялись, что горцы, ощутив силу, снова решат объявить независимость, ведь они в составе княжества не так чтобы очень давно. Что, собственно, почти и случилось. Почему бы вам не попробовать прикормить их для разнообразия? Сытые волки не нападают.

— Не нападают, но остаются волками… — задумчиво кивнул князь. — Что же, я понял твою мысль, и отчасти готов с ней согласиться, тем более, что мой план уже привел, практически, к восстанию. Что-то еще?

— У Георгия Акобы амбиций выше гор, вот и назначьте его наместником.

— Его амбиции выше, чем быть ставленником князя, — усмехнулся Лесовский. — Он хочет возглавить Загорье от имени своего народа. А наместником в Лунноярск отправится княжна Катя — не сейчас, конечно, а лет этак через десять. Я подумаю, кому на это время отдать должность.

— Я? — обомлела княжна. — К этим дикарям?

— А чего думать, — впервые вступил в разговор Постельный. — Мой отец готов приступить хоть завтра.

— И об этом я подумаю. На сегодня все, — проинформировал их князь голосом, каким, наверное, заканчивал совещания. — Всем отдыхать и делать выводы.

— А можно на ужин не приходить? — взмолился Даня. — Если горцы начнут говорить тосты, а они начнут, то застолье до утра продлится.

— Обязательно продлится, можно не приходить, — князь подошел к Поле и положил руку ей на плечо: — Не волнуйся ни о чем, мы договоримся со старейшинами. Хорошо договоримся, они не останутся внакладе. Ты меня знаешь — я держу свое слово.

Княжна Катя, наверное, тоже это знала. Слезы катились по ее лицу, но она и не думала спорить с отцом или протестовать. Впрочем, у нее еще было десять лет впереди, чтобы уговорить его передумать.

Дане было все равно. Все, чего хотелось, — это остаться с Полей наедине. А еще хорошо бы вкусно поужинать в тишине и покое.

Постельный собрался было проводить их до княжеского дома, где Полю ждала ее комната. Но она покачала головой:

— Нам бы в гостиницу, Александр Михайлович.

Он торопливо согласился и повез их в центр города.

И Даня, которого до шайнов пугало возвращение в дом, который он покинул совсем маленьким, наконец выдохнул.

— Скажите Егорке, что мы завтра увидимся, — попросила Поля, прощаясь.

— А что сказать Марии Викторовне?

Даня замялся.

— Пожелайте скорейшего выздоровления, — наконец сказал он. Потом еще потоптался на тротуаре и все же добавил: — Ну и что у меня все хорошо, я больше не один. Теперь у меня есть Поля.

— Ладно, — Постельный махнул им рукой на прощание и уехал.

— Кажется, мы снова свободны, как ветер! — радостно воскликнул Даня, когда они получили ключ (все за счет Александра Михайловича, разумеется) и поднимались по роскошной янтарной лестнице вверх. — Я отказываюсь переживать за дальнейшую судьбу переговоров, других дел у нас нет. Завтра повидаешься с Егором — и все, уносим отсюда ноги, пока за мной не явились тринадцать братьев.

— Не хочешь заехать к Стужевым?

— Не хочу. Я вообще никого, кроме тебя, видеть не хочу и пока не могу.

В номере было тепло и уютно, а за окном бушевал ливень.

Поля так устала, что Даня ее выкупал, как ребенка, бережно и нежно, завернул в толстый халат и отнес на кровать. Она потянула его за футболку, молча предлагая полежать рядом, и Даня послушался.

— Расскажи, — тихонько попросила Поля, рисуя пальцами узоры на Даниной груди.

— Что рассказать?

— Тебе было очень грустно в горной управе?

Он уже хотел отшутиться, сказать что-то веселое и успокаивающее, но она добавила:

— Помоги мне понять. Я знаю, что такое грусть, — Егорка мне объяснял и даже рисовал плачущие рожицы. Я тоже плакала сегодня.