Login: 3690, стр. 8

Но тогда я шёл без особых ожиданий, просто потому что обещал хавчик, вот и тащил. Я прекрасно понимал, что зависимые от синьки люди не умеют держать слово и говорить правду, они врут всегда, везде и всем. Но я всё равно упрямо шёл, потому что шёл за деньгами. Анализируя все варианты этой сделки, у меня постоянно выскакивала семизначная цифра комиссии.

Может, есть люди, которые могут отказаться от таких денег, а я тогда даже не думал в эту сторону. Я шёл к алкашу, жаждущему халявного пойла, словно двигался в сторону автоцентра, где меня ждал новенький автомобиль. Я так загорелся этой идеей, что все очевидные риски, связанные с провалом этой сделки, казались мне абсолютно спорными.

Завернул во двор. А. сказал, что будет ждать меня там. На одной из лавочек расположилась компания дворовых синяков, завтракающих одной на всех бутылкой красного. Кто-то указал на меня пальцем. А. обернулся, засунул руки в карманы брюк и с уверенностью сурового бандита попрощался со своими корешами.

Сейчас ко мне приближался чувак в малиновом пиджаке с золотыми пуговицами. Сильно мятая белая нейлоновая рубашка, такие же «глаженные» чёрные брюки, собравшиеся гармошкой под коричневым ремнём, и остроносые казаки из крокодиловой кожи завершали безупречный образ, внушавший уважение и страх среди «своих».

Он был трезв, чисто выбрит и элегантен, насколько это возможно для алкоголика. В руках он держал старую потёртую барсетку, в которой, видимо, он носил тот счастливый рубль, что обычно кладут в новый кошелёк. Его лицо, ещё более помятое, чем одежда, было кошмарно опухшим.

Мы зашли в подъезд, и я снова кайфанул от изысканности вестибюля этого сталинского антиквариата. Широким жестом добродушного хозяина он пригласил меня внутрь своих апартаментов.

Было чисто и убрано. Тёплый воздух врывался через все открытые окна, наполняя квартиру запахом сирени, растущей под окнами. Дышать было почти легко. Мы сели за большой стол, накрытый изрезанной и прожжённой сигаретами клеёнкой в бешеную розочку. Некоторое время А. молча разглядывал меня. Я с неменьшим любопытством разглядывал его. Потом он встал, включил электрический чайник, насыпал растворимый кофе в кружки и залил их кипятком. Одну из кружек он поставил передо мной, пододвинул пачку рафинада и снова сел напротив.

Я поднял кружку за его здоровье и отхлебнул самый отвратительный напиток, который когда-либо пил:

– Послушай, спасибо за кофе. Нам нужно обсудить некоторые детали продажи твоей квартиры.

Он вытащил трубку из горла, вытер жидкость, которая тут же оттуда полилась, и засипел:

– Давай просто поговорим, а? Расскажи про себя: кто ты, откуда, чем дышишь?

Это было странно и невероятно одновременно, но я принял этот вызов. Первый раз в жизни я рассказывал историю своей жизни незнакомому человеку – алкашу с сильного похмелья. И чем дольше я говорил, тем больше, как ни странно, увлекался своими воспоминаниями. Чем глубже я погружался в своё прошлое, тем внимательнее он слушал, словно его собственная жизнь была лишена памяти.

Каждый раз, когда я делал паузу, чтобы промочить горло отвратительным кофейным напитком, его глаза требовательно сверлили меня, вынуждая продолжать.

Он всё так же сипел, но без трубки в горле его речь можно было разобрать. Из дыры время от времени выливалась мутная жёлтая жидкость, которую А. аккуратно вытирал удивительно чистым платком. Он задавал вопросы с настойчивостью, которая балансировала на грани допроса и искреннего интереса, и каждый мой ответ, казалось, наполнял его чем-то ему нужным.

В общем, это было моё самое странное и необыкновенное интервью. Я никогда бы не подумал, что буду рассказывать пропитому пьянице секретные секреты из собственной жизни, но это ровно так и случилось. Тот день, возможно, стал одним из самых удивительных в моей жизни. Во всяком случае, к концу нашей встречи из пропитого дворового существа А. для меня превратился в человека. Это было очень странно.

– Скажи, ты правду сказал, что можешь эту хату поменять на центр, чтобы бабло ещё осталось? – просипел А., когда мы уже стояли в прихожей.

Я обернулся к нему, пытаясь уловить, насколько серьёзно он это спрашивает.

– Правда. Цветной бульвар, трёшка – устроит?

Глаза А. заблестели, и он сжал кулаки, как будто проверял свою решимость.

– А денег сколько? – в его глазах блеснула жадная надежда.

– Десять миллионов не получится никак, но семь – постараюсь, – ответил я, выдерживая его взгляд.

Он на мгновение задумался, прищурив глаза, словно взвешивал все «за» и «против».

– Занимайся тогда. Я согласен, – прохрипел А., протягивая ладонь.

Мы пожали друг другу руки, и в этот момент я почувствовал, как что-то изменилось. Мы не просто договорились – между нами возникло новое понимание.

***

Я каждый день приходил к А., приносил ему еду, и мы разговаривали. Удивительно, но он держал слово и всегда был трезв. Иногда сильно мучился похмельем, но мужественно держался и не пил.

С каждым днём мы становились ближе. Я видел, что ему льстило, что я хожу к нему каждый день. Он всегда встречал меня во дворе в окружении своих товарищей «по несчастью». Наверное, они ему завидовали. Когда я подходил, чтобы поздороваться, они с уважением молча кивали; А. всегда смешно выпендривался, называл меня своим корешем и говорил, что уходит решать со мной серьёзные дела.

Сознание А. подверглось сильной деградации. Его словарный запас был не больше, чем у ребёнка, но и детской искренности в нём было хоть отбавляй.

Я с удивлением обнаружил, что на самом деле он был достаточно честным и справедливым. Я видел, как он старался понравиться, и понимал, что наша нечаянная дружба стала для него очень важным событием.

Конечно, если пить столько лет подряд, любой мозг будет работать только на то, чтобы раздобыть деньги и нажраться. Но когда он начинал рассказывать о своём прошлом, я понимал, что передо мной сидит когда-то умный и смелый, а теперь донельзя опустившийся мужик.

Из его рассказов о себе я узнал, что родился он в Новокузнецке, в пять лет попал в детдом и с тех пор мечтал уехать в Москву, что и сделал сразу после совершеннолетия. В Москве он скоро нашёл себе работу дворником, и до развала Союза подметал асфальт Бирюлевских дворов, где его и заметил один из «непростых» обитателей района. С той самой встречи жизнь А. резко пошла в гору. Из подручного «шестёрки» он быстро дослужился до правой руки своего босса. А. говорил, что они были первыми, кто экспортировал в Россию заграничное бухло. Деньги лились рекой: клубы, казино, рестораны – у него было всё, что душе угодно. Тогда же он встретил свою первую любовь, купил квартиру, сделал ремонт и прямо в день свадьбы его арестовали.

А. был скуп на слова, но событий в его жизни было столько, что я со своим успешным успехом по сравнению с ним значился не дороже, чем «бледня бледней». С того момента, как он начал рассказывать про арест, я усилием воли поддерживал свою челюсть, которая всё время пыталась отвалиться от изумления.

В тот день, когда его арестовали, жизнь в очередной раз показала ему большую фигу. То, что без пяти секунд жена бросила его в тот же день, было самым неважным событием в тогдашней жизни. Он говорил, что его жёстко подставили его же кореша.

Деталей он не разглашал, сказал только, что никого тогда не сдал и всю вину взял на себя. Что там произошло и почему его закрыли, он категорически отказался объяснять. Может, ему было больно это вспоминать, а может, и тупо стыдно.

Грозило ему восемь лет лишения свободы. Но, по его словам, по той статье можно было избежать тюрьмы только если ты инвалид первой группы. Когда он узнал об этом, он воткнул себе в горло, до упора, заточку. Я был ошеломлён и восхищён одновременно. Смог бы я воткнуть себе в горло нож? Нет. Я бы предпочёл отсидеть и выйти по УДО. А он не зассал. Моя челюсть на секунду всё-таки отвисла.

– Неужели тебе не было страшно? – спросил я, пытаясь понять, как можно добровольно пойти на такой отчаянный шаг.