Сказки старого Сюня, стр. 23

Ма Лян тихонько задвинул раму. На этот раз ему нечем было утешить мальчика. Но про себя он поклялся отомстить за него.

Как много блюд ни подавали к императорскому столу, однако завтрак всё же подошёл к концу. Ма Ляна позвали к императору. Кисть, которую император вчера забросил в угол, теперь лежала на серебряном подносе, на другом серебряном подносе возвышалась стопка бумаги.

— Что же ты нарисуешь мне? — спросил художника император.

— Хочешь, я нарисую море? — сказал Ма Лян.

Император кивнул, и волшебная кисть Ма Ляна побежала по бумаге. Вдруг у ног императора раскинулось безбрежное море. На синей-синей глади не было ни морщинки, вода сверкала и искрилась, как огромное нефритовое зеркало.

— А почему нет рыб? — спросил император.

Ма Лян несколько раз легко коснулся кистью бумаги, и в море заплескалась стайка разноцветных рыбок. Они выпрыгивали из воды, смешно разевая рот и шевеля золотыми плавниками Таких прекрасных рыбок не было даже в большом дворцовом бассейне. Император уже протянул руку, чтобы схватить самук красивую из рыбок, как все они разом вильнули хвостами и медленно начали уплывать всё дальше и дальше.

— Скорей нарисуй корабль, — сказал император, — я поплыву за ними вдогонку.

Ма Лян нарисовал большой деревянный корабль под парусами. Император со всеми своими придворными поспешно сел на корабль. Ма Лян несколькими мазками изобразил ветер — поднялась частая зыбь, паруса надулись и корабль двинулся по морю. Но рыбки плыли быстрее, чем корабль, и император крикнул Ма Ляну:

— Побольше ветра, черепаший сын!

Ма Лян прибавил ещё несколько мазков — по морю пошли белые барашки, парус натянулся, как барабан, и корабль стремительно помчался вперёд.

Теперь император был доволен. Но кисть Ма Ляна быстро двигалась по бумаге — море заревело, закручивая, как свитки, гребни огромных волн. Корабль накренился. Император, вымокший до нитки, крепко ухватился за мачту и, вытянув шею, изо всех сил кричал Ма Ляну:

— Довольно ветра, довольно ветра!

Однако Ма Лян и слушать ничего не хотел. Он без устали рисовал ветер, ещё ветер и ещё ветер. На море поднялся ураган. Небо покрылось чёрными тучами, волны вздымались стеной и раз за разом обрушивались на корабль. Корабль скрипел и трещал под свирепыми ударами волн, пока, наконец, не развалился. Напрасно император и придворные цеплялись за сломанную мачту. Все они скоро пошли ко дну.

А куда же делся Ма Лян? Никто этого не знает. Но говорят, что он и до сих пор бродит по свету со своей кистью и рисует беднякам волшебные картины. А ещё говорят, будто с ним вместе ходит мальчик, его названый сын. Ма Лян обучил мальчика своему чудесному мастерству. А кто этот мальчик, — нам с вами не трудно догадаться.

Поющий бокал

Если ударить по серебряному бокалу деревянной палочкой, ну, хоть моей палочкой для риса, которая и сейчас лежит передо мной, бокал начнёт нежно-нежно звенеть. И чем сильнее ударить, тем дольше будет длиться этот чистый звон. Когда я слышу его, мне всегда вспоминается бабушка Фын. Может, вам случится побывать в нашей деревне, непременно зайдите к бабушке Фын, — она покажет вам старинный бокал, не похожий на все другие. Ударишь по нему палочкой — молчит, а иногда сам начинает петь, да так, словно искусный музыкант заиграл на флейте. Не могу сказать, запоёт ли этот бокал, если вы возьмёте его в руки, ведь он звенит не для каждого. А для кого и почему он поёт, — знает только бабушка Фын. Попросите ее хорошенько, может, она и расскажет. Однако не думайте, что это так просто. Надо, чтобы вы понравились бабушке Фын, а она много лет прожила на свете и сразу умеет отличить хорошего человека от злого. Но уж если вы ей понравитесь, вы услышите поистине удивительную историю.

Давно-давно жила красивая девушка, по имени Хуан-э. Родители ее были бедны и так мало собирали зерна со своей полоски земли, что его едва хватало на зиму. А весной, чтобы не умереть с голоду, они посылали свою дочь, прекрасную Хуан-э, на луга или в горы за съедобными травами и кореньями.

Однажды, собирая коренья, Хуан-э забрела на берег реки. Вдруг она услышала пение флейты. Голос флейты был таким нежным и чистым, что девушка заслушалась и совсем позабыла, зачем она пришла сюда. Она осторожно раздвинула густые ветки кустарника и увидела, что на прибрежном камне, лицом к реке, сидит бедно одетый юноша, а вокруг него пасётся стадо. Он-то и играл на маленькой серебряной флейте.

Пока юноша не отнял флейту от губ, Хуан-э, как зачарованная, стояла и слушала. Но когда кончилась песня, девушка с тревогой подумала, что ей уже пора домой, а корзина её наполовину пуста. Она отпустила ветки и, бесшумно ступая, ушла.

На следующий день быстрые ноги Хуан-э будто сами привели её к реке. Пастух сидел на том же камне и играл. Девушка снова заслушалась, да так, что не заметила, как уронила свою корзинку. Падая, корзинка задела ветки, и они зашумели. Все коровы, сколько их ни было, повернули рогатые головы и посмотрели на Хуан-э. А вслед за ними взглянул в ту сторону и пастух. Никогда он не видел такой прекрасной девушки! Юноша вскочил.

Хуан-э в смущенье бросилась бежать. Но и она успела разглядеть, что пастух высок и строен, а лицо его так же красиво, как и его песни.

Ворчливые старухи сказали бы — да они это и говорили потом, — что Хуан-э следовало бы с того дня обходить реку далеко стороной. Но Хуан-э была молода. Она снова побежала к реке. Молод был и пастух. И всё пошло так, как бывает в таких случаях. Девушка и юноша полюбили друг друга.

Каждый день незадолго до заката встречались Хуан-э и пастух. Юноша помогал девушке наполнить корзину доверху Потом они садились у берега, смотрели, как солнце опускается за горы, как последние его лучи золотят воду, как всё темнее и темнее становятся деревья на другой стороне реки.

Много песен сыграл юноша для Хуан-э на своей серебряной флейте. Все они нравились девушке, но больше всего она любила ту, что услышала в первый раз. И на прощанье пастух всегда играл ей эту песню.

Есть такая пословица: если один человек расскажет десяти, об этом узнают сто. Так случилось и на этот раз. Хуан-э и пастуха увидела одна соседка. Скоро об их встречах заговорила вся деревня. Услышали об этом и родители девушки.

Отец страшно разгневался на дочь. Её заперли дома и никуда не выпускали. Но и этим не кончились беды Хуан-э.

В соседней деревне жил богатый вдовец. Он давно хотел взять себе в дом жену, непременно молодую и непременно красивую, хотя сам был стар и уродлив. Прослышал он о красоте Хуан-э и послал к её родителям сватов с подарками.

Напрасно Хуан-э умоляла отца отослать подарки назад, он и слушать ничего не хотел. Хуан-э просила мать вступиться за неё. Мать втихомолку плакала вместе с дочкой, но не осмеливалась спорить с мужем. Подарки были приняты, и свадьба назначена на первый день следующего месяца.

Пастух по-прежнему пригонял своё стадо к берегу. Но флейта его молчала, потому что с ним теперь не было Хуан-э. Однажды он совсем не пришёл к реке, а коров стал пасти старик с длинной бородой. Юноша узнал, что Хуан-э выдают замуж за богатого вдовца, и с горя заболел. Он лежал совсем один в своей маленькой полуразвалившейся фанзе и слабел с каждым днём.

У пастуха был друг, искусный литейщик. Он работал в городе, в лавке торговца золотыми и серебряными изделиями. В деревне у него осталась мать, и он изредка навещал её. От неё он узнал о болезни молодого пастуха и поспешил к нему.

Увидев друга, юноша приподнялся на циновке и заговорил:

— Ты пришёл вовремя. Выслушай мои слова. У меня нет ничего, кроме серебряной флейты, той, что досталась мне от деда. Я хотел бы подарить ее Хуан-э. Но родители не позволят девушке взять от меня подарок. Ты искусный мастер, перелей флейту в серебряный слиток, а из слитка сделай бокал и в день свадьбы подари этот бокал прекрасной Хуан-э.