Навсегда (ЛП), стр. 19

Мохо пикон… мохо пикон

вкусный канарский соус зовется

мохо пикон…

Десять минут спустя, после того как в итоге подруги заставили двух умирающих от хохота служанок танцевать вместе с ними, развеселившаяся Агнес спросила:

— Ну, так как вы относитесь к курице?

— Замечательно! — кивнула Монце. — Чем мы можем помочь?

— Идите за мной.

С улыбками на лицах все четыре девушки, захватив корзину, отправились на птичник, Агнес открыла дверь курятника и, абсолютно шокировав гостий, велела:

— Поймайте трех куриц, отрубите им головы, а когда ощиплете, отнесите их на кухню.

— Что?! — в один голос закричали подруги.

— Поймайте трех куриц, а когда обработаете их, отнесите на кухню, мы их приготовим.

Девушки переглянулись. Как они собираются убивать трех бедненьких курочек?

— Я ни за что на свете никому не буду рубить головы, — прошептала Монце по-испански Хуане.

— Ай, подруга, я тоже не смогу этого сделать, — ответила смуглянка, разглядывая птиц.

Заметив, что в курятнике девушки оцепенели, Агнес и Эдель, обменявшись взглядами, поинтересовались:

— Что случилось?

Растерянно и расстроенно глядя на них, Монце объяснила:

— Я… я не могу отрубить голову курице. Бедняжка! Я никогда этого не делала и не чувствую в себе для этого достаточно ни моральных, ни душевных сил. Более того, если я это сделаю, то до конца жизни не смогу спать спокойно.

— Бедные птички. Неужели вам их не жалко? — чуть не плача, прошептала Хуана.

Усмехнувшись, Агнес проворно схватила курицу и под изумленными взглядами не успевших опомниться испанок одним ударом отрубила ей голову. Крик ужаса, который те испустили, не мог не произвести впечатления и на Агнес, и на Эдель.

— Ай, боже мой, что она наделала, — заорала Монце.

— Я не могу… не хочу на это смотреть! — в ужасе воскликнула Хуана.

— Кажется… кажется, меня сейчас стошнит, — прошептала Монце, прислонившись к стене курятника.

От вида этой бедной божьей твари, еще совсем недавно весело скакавшей по двору, а теперь безвольно свисающей с рук служанки, у них выворачивало желудки. Агнес и Эдель не могли поверить собственным ушам, и первая, положив курицу в корзину, спросила:

— Синди, ты же говорила, что тебе нравится курица?

— Да, нравится. Но я…

— Я не понимаю. Вы не умеете забираться на лошадь, и даже на осла, не можете забить курицу. Откуда, вы говорите, приехали? — поинтересовалась Агнес.

— Из Испании.

— А в Испании не водятся куры?

— Водятся, но я никогда их не брала прямо из курятника, — тихо ответила Монце.

— Где же ты их брала? — задала вопрос Эдель, вспоминая странный разговор, состоявшийся у них в тот день, когда они познакомились.

— В супермаркете, — ответила Хуана.

— В супермаркете?! — в один голос повторили девушки.

— Да… ну это такой рынок, — пояснила Монце. — Там мы, как вы здесь, покупаем все необходимое.

Увидев, как на них смотрят девушки, и, догадавшись, что они ничего не поняли, Хуана, как смогла, объяснила:

— Знаю, что это звучит странно, я готовлю курицу, когда она уже мертва и ощипана. Мне остается ее только разделать.

С каждым словом Эдель и Агнес понимали все меньше. Откуда взялись эти женщины?

— Ай, боже, — подойдя к ним, пожаловалась Монце. — Вижу, что вам ничего не понятно, но мы и правда в жизни не убили ни одной курицы, ни любого другого животного. Понимаю, что это звучит странно, но это чистая правда.

— Значит… вы из королевского рода? — удивленно выпалила Агнес.

— Нет! — воскликнула Монце, осознавая, как трудно объяснить то, что с ними произошло и при этом не прослыть сумасшедшими.

— Нет… нет, совсем нет, дорогая, — замотала головой смуглянка. — Мы такие же простые девушки, как и вы, но куры, как и любые другие животные, попадают к нам в руки уже мертвыми. У нас существуют люди, которые их убивают, а потом отправляют нам. Теперь вы поняли?

— Ты продолжаешь утверждать эту чушь, что вы прибыли из две тысячи десятого года, — рассмеялась Эдель.

Монце и Хуана переглянулись. Ну что им сказать? Но прежде чем они успели вымолвить и слово, девушки пожали плечами, и в конце концов чтобы сменить тему Монце добавила:

— Мы хорошо умеем убираться и наводить чистоту. Там, откуда мы, мы отвечаем за уборку. Давайте, мы займемся порядком, а вы будете готовить. Как вам такая идея?

— Какая замечательная мысль! — захлопала в ладоши Хуана.

Но после двух с лишним часов, проведенных на коленях с тряпкой и мылом в руках, замечательная идея перестала быть таковой.

— Ай, боже, я уже ног не чувствую! — садясь на пол, пожаловалась Монце. — И вдобавок у меня отвалились три накладных ногтя.

— «Мы хорошо умеем убираться… мы хорошо умеем убираться», — передразнила Хуана. — Как тебе в голову пришло такое сказать? Я ненавижу убираться.

— Предпочитаешь рубить головы курам?

— Нет.

— Значит, прекрати жаловаться и продолжай работу.

В этот момент одна из дверей открылась, и в нее вошел Деклан Кармайкл, который, увидев распластанных на полу девушек, поинтересовался:

— Вы тут моете или чешете языками?

— Еще одно слово, и я его убью, — завидев его, прошептала Монце.

Но оглянувшись, прикусила язык. Если она ему ответит, ничего хорошего из этого точно не выйдет.

Вот только Деклан что-то услышал и, подойдя к этой бесстыжей брюнетке, уверенный в собственном превосходстве, спросил:

— Мне кажется, вы что-то сказали. Повторите!

Хуана украдкой поглядела на Монце и показала, чтобы та заткнулась.

— Я же сказал вам, что не хочу видеть вас на своих землях, а уже тем более смотреть, как вы болтаетесь без дела и сплетничаете в моем собственном доме. Или вы забыли?

Это было сказано таким отвратительным тоном, что переполнило чашу терпения Монце. Она вскочила с колен и встала перед герцогом лицом к лицу.

— Конечно, мы помним, сеньор. Как тут забыть?

— Вы продолжаете все так же дерзко себя вести? — произнес он, одновременно разглядывая на ее лице следы ночного падения.

— Нет, сеньор. Я всего лишь вам отвечаю.

В течение нескольких секунд они безотрывно смотрели друг другу в глаза, и у Монце почти остановилось сердце. Этот мужчина не был самым красивым из тех, что она видела в своей жизни, но он был настолько привлекателен и от него исходила такая харизма, что она почти потеряла сознание. Почувствовав ее откровенный взгляд, Деклан смущенно взглянул на нее. Эта женщина в старом платье, с ужасными манерами чем-то его неотвратимо влекла. Сила ее взгляда приводила его в замешательство. Впившись взглядом в ее губы и увидев рану, полученную от ночного падения, он заговорил с ней более мягким голосом:

— Болит?

Разгоряченная (и не только спором) Монце, поднесла пальцы к губам и помотала головой.

— Впредь вам следует быть более осторожной.

— Я буду, — смущенная таким бархатным голосом, прошептала она.

— А теперь возвращайтесь к работе, — и, вновь становясь серьезным, резким голосом указал, — раз уж вы все еще здесь, и я даю вам кров и пищу, делайте ее хорошо.

Будто очнувшись от короткого, но яркого сна, Монце подняла глаза и рыкнула:

— Как умеем, так и делаем. Вы разве не видите?

Герцог опустил взгляд на пол и, пожав плечами, пробормотал:

— Если бы вы больше практиковались, у вас бы лучше получалось.

— Он что, дурак? А не пошел бы он на… Я сейчас ему все выскажу, и будь, что будет, — фыркнула Монце по-испански.

— Что вы сказали? — спросил Деклан, злясь, что не может понять, о чем она говорит.

Хуана, прекрасно понимая, что из этого может выйти, если она не остановит свою подругу, поднялась и ответила:

— Извините, сеньор, Синди сказала, что мы будем стараться сильнее.

Деклан выслушал ее, но не поверил. Достаточно было увидеть лицо этой бесстыжей, чтобы понять, что она сказала что угодно, только не это. Поэтому он взглянул на нее и ледяным голосом прошипел: