Мне (не) всё равно (СИ), стр. 34

Что сказал Кит, когда показал мне скрипку? «Родители просто дурачились». А после спросил, когда я взял её в руки: «Ты умеешь играть? Да? Покажи! То есть сыграй». Я ответил, что не умею, а затем он яро возразил: «Умеешь же! Ну ты и врун, Ваня».

Врун… какой же я лжец…

Музыка, что создана лжецом, не может быть нормальной.

— Ваня, ты чего? — Кит резко встал с кровати, когда она стихла, а я просто не мог устоять на ногах, понимая, что перед глазами каждая мелочь смазывается – очки-то на мне.

— Кит… — Пальцы не сжимали гриф инструмента, а смычок упал на пол. И когда я последний раз так ревел?

— Вань… — Его голос не был далёким, он был слишком близким. Рука, коснувшаяся плеча, оставалась такой же обжигающей.

— Прости меня. — Мои слова казались совсем глухими.

Уши заложило, щёки взмокли, а лицо горело в болезненной агонии.

— Нет!.. т-ты не должен извиняться, не надо. — Он тряс меня за плечи, то вытирал слёзы, то заставлял смотреть в глаза, стараясь успокоить.

— Я… я расскажу тебе.

Ложь для меня невыносима, потому что Кит мне чересчур дорог…

Всего высказать я не мог – ни слов подобрать, ни чувство собственного достоинства отпустить. Было трудно, но я сумел. Не красочно, без многих пояснений и описаний. Я повествовал ему сухую и сыпучую историю становления себя собой. Я поместил туда лишь то, как понял, что брат не столь прекрасен – маленький я в это верил; как вся моя жизнь превратилась в неописуемый поток страстей и боли, создаваемых им же по собственной инициативе и стремлению осчастливить себя, прочувствовать то, как прекрасно быть тем, кто нарушает закон, кто ощущает отчаяние других, кто чувствует мурашки от понимая подхода к самой крайней точке, откуда никто тебя не скинет – ты тот, кто подводит к краю. О том, что именно брат внёс в мою жизнь, как испортил её и вживил кусочек себя.

— Ужасно, — единственное, что сказал Кит.

— Не так уж и страшно, если привыкнуть. — Я сам не понимал, почему говорю именно это. Я мог сказать всё, сидя рядом с ним и положив голову на дружеское плечо.

— Родители тебя действительно не слушали?

— Действительно. Иногда это казалось смешным. — Да и сейчас тоже. Незнание… может, в этом и есть радость?

— Не представляю… — Кит подавлял злость и ненависть к тем, кого не знает. Получалось плохо.

— И не надо. Портить себе жизнь.

— Ваня… почему ты не?..

— Потому что не надо было.

— С чего ты взял!? — он подавлял и крик непонимания.

— Ты очень хороший человек и не должен страдать от чужих проблем.

— Ты понимаешь, что теперь я чувствую себя намного хуже?

— Да.

— Но тебе ещё хуже… я отвратителен. Не смог увидеть…

— Нет. Всё так, как и должно быть.

Разве что ты не должен был узнать об этом.

— Знаешь, я ведь тоже многое тебе не рассказываю…

— Да.

— А знаешь, что я подумал, когда впервые увидел тебя? На первое сентября седьмого класса?

— Кит, я же не экстрасенс.

— Ты только не обижайся. — Да как я могу? — «Он болен. Не физически». — Это было правдой.

— И ты сбежал из дома?

— А что ещё? Я и ключи выкинул.

— Практично.

— Ты сам себе должен перекрыть пути к отступлению. — В прошлый раз я вернулся, и ничего из этого не вышло.

— Да, но… ты ничего не взял с собой.

— Это было фатальной ошибкой. — Хотя, как знать. Если меня вдруг решат искать, то начали бы с элементарного. Кто где видел, что делал, куда мог податься из-за неимения больших ресурсов. Может, сейчас они подумают, что я ушёл на вечернюю прогулку?

— Думаю, ты можешь провести у меня ночку или две. До того, как заявится полиция с допросом.

— Хм… действительно. — Я не решался самостоятельно притеснять Кита. — Только никому не говори, что случилось и где я шляюсь.

— Это без проблем. Вот блин… — Кит замер.

— Что такое?

— Да так… — Он было отвёл взгляд, но посмотрел на настенные часы.

— Что? — Немного больше семи.

— Я не уверен, что… — Сомнения заглушили всё.

Я услышал, как металлическая дверь открылась и громко ударилась о стену. От звука зажал глаза.

— Сколько это должно продолжаться!? — Невысокий женский голос принадлежал матери Кита.

— Может быть, мне стоит об этом спрашивать? — Умеренно, но громко – его отец.

Кит совсем потускнел, напрягся. Он не хотел слышать их распрей, не хотел видеть, как они губят друг друга. А здесь ещё и я как снег на голову…

Да что не так с этим миром?

— Прекрати! Ты и так всё прекрасно понимаешь!

— Нет. Объясни, пожалуйста, о моя госпожа.

Эти голоса не принадлежали любящей паре. В них много сарказма и яда, особенно боли для их сына.

— Кит, я пойду. — Я легко коснулся его плеча. Он тут же вздрогнул, взглядом отвергая предложение, но я сумел немо уговорить его в правильности решения. Жаль, я раньше не понял этого, не узнал, не услышал из первых уст.

Мы с Китом нисколько не отличаемся друг от друга – врём, чтобы не делать больно.

— Совсем ни о чём не беспокоишься!

— Прямо как ты! — Захохотал мужской голос, когда Кит вышел из своей комнаты.

— Мама, папа, вы опять?

— Никита?

— Боже, женщина, у нас есть сын. Ты и об этом забыла? — пока он ехидно подкалывал жену, я проскользнул в коридор.

Думаю, будет не очень хорошо, если они узнают, что об этом неприятном разговоре слышал некто вроде меня. И навряд ли в подобной ситуации они стали замечать мои вещи.

— Никита, не мог бы ты выйти? — вежливо спросил его отец.

— Нет, не могу, — наотрез отказался Кит, загораживая проход на кухню. Я полностью его видел, пока одевался.

— Никита…

— Может, хватит уже?

Уже? Значит, это продолжается какое-то время.

— Ты не понимаешь. — Голос его матери не казался слезливым.

Я тихо открыл дверь, что никто не запер, и последний раз глянул на друга. Он мимолётно улыбнулся мне, желая удачи, а после вновь возвращаясь к бессмысленному диалогу, в котором я не должен выступать слушателем, а по сему прикрыл дверь и удалился.

Странно – мы знаем людей, но ничего не знаем об их проблемах, что они скрывают в своих сердцах. Тогда получается, что мы совсем не знаем их? Если – да, то почему они продолжают возиться с нами, не щадя себя, желая помочь в наших проблемах? А если – нет, то почему не стараемся узнать их лучше?

Зимний холод не знал ответа, как и я.

Мне остаётся опираться на несуществующую трость и шагать, хромая и стараясь не поскользнуться на снегу, по которому детвора с радостью каталась.

Трудно переживать всё это. Я уже не думаю о брате, лишь о том, что добавил Киту ненужных проблем, но я не мог держать это в себе. Я просто начал ломаться под грузом тяжести. Не то чтобы сводило спину, но голова начинала трещать нещадно.

Я опять не знал, куда меня завела мелкая тропинка. То ли парк, то ли зона отдыха. Здесь почти всё покрыто снегом, не каждый фонарь удосуживался светить, а тёмное небо усиливало красоту пейзажа.

Полагаю, и часа не прошло с того момента, когда я ушёл от Кита, но из-за зимних причуд казалось иначе – глубокая ночь, в которой я брожу больше пяти часов, сдавливала и нагнетала, а отсутствие каких-либо проезжающих машин создавало иллюзию единения и полного дзена. Холодного и морозящего. Для того, чтобы познать его, все пальцы конечностей должны окоченеть, а нос заливаться соплями, от которых не избавишься. Одеревенелое лицо приобретается в начале учения.

Когда идти я не смог, просто упёрся на случайную лавку.

Много звёзд, мало света. Много пустоты и один я. Трудность мышления и малость осознания правды жизни.

— Я слишком мало знаю. — Мне ничто не мешало говорить вслух – вокруг ни души

Мне так казалось.

— Надо же, два неудачника в одном месте. Удача, неудача или тупое совпадение?

========== 17. Мои кошмары ==========

POV Кита

Никогда прежде не чувствовал подобной невесомости и свободы в квартире, где родители чаще стали браниться, ругаться и прессовать друг друга.