Леди из Фроингема, стр. 4

Когда платье было наконец надето, горничная уже еле скрывала слёзы. Не в силах смотреть на её покрасневшее от обиды кроличье лицо, Виктория Понглтон отпустила её. В дверях неловкая девица чуть не столкнулась с мужем хозяйки и, отпрянув, вылетела из комнаты, как пушечный снаряд.

Достопочтенный Джордж Понглтон, тучный молодой мужчина с намечающейся обширной лысиной, вошёл в покои жены и резким движением прикрыл дверь. В руках он держал смятый листок, на лице его застыло брюзгливое выражение, и Виктория поняла, что хороших новостей ждать не приходится.

– Ну, что ещё? Ты уверен, что это нельзя оставить до вечера? Буквально через полчаса прибудут первые гости, а ты знаешь, как я не люблю…

– Вот, полюбуйся, – он протянул ей телеграмму и держал листок до тех пор, пока она не взяла его. – Моя мать в своём репертуаре. Иногда мне кажется, что она ведёт себя так нарочно, чтобы позлить меня.

Виктория быстро прочла сумбурную телеграмму.

– И что ты намерен с этим делать? – холодно осведомилась она.

– А что я могу?! – с истеричными нотками в голосе вскричал Джордж.

Шея его покраснела, лицо налилось горячечным румянцем, и в таком виде он являл собой разительный контраст с женой – собранной и спокойной, как и всегда, когда требовалась холодная голова.

– Если ты дашь себе труд успокоиться, то сможешь припомнить, что я предостерегала тебя о подобном развитии событий. С твоей матерью нельзя действовать в открытую. Я говорила тебе, что лучше всего было поставить её перед фактом. Привезти компаньонку в Мэдлингтон, сказать, что та уже отказалась от предыдущего места, и настоять на своём решении. Не стала бы она её выгонять. Зачем ты заранее рассказал ей о Прендергаст? Что, так сложно было удержаться? И вот вечно ты так, никогда не просчитываешь ситуацию наперёд, – прибавила она уничижительно.

Не обращая внимания на упрёки жены, Джордж тяжёлыми шагами мерил её будуар. Внутри у него всё клокотало. Одышка, как если бы он только что взбежал на пригорок, заставляла его обширный живот колыхаться.

– И где, интересно знать, она раздобыла компаньонку за несколько часов? Письмо я отправил с утренней почтой. Она просто не могла так быстро кого-то найти!

– Мало ли ушлых девиц, – пожала плечами Виктория. – К тому же ты знаешь манеру своей матери привечать голодранцев всех мастей. Не удивлюсь, если она и ей отпишет по завещанию кругленькую сумму, и твоя доля наследства станет ещё меньше, – не утерпев, позлорадствовала она.

Эти слова привели Джорджа в сильнейшее уныние. Он уселся на пуф возле туалетного столика и прикрыл глаза рукой, безвольно свесив другую между коленей. Не в силах наблюдать эти живописные бездны отчаяния, в которые с привычной готовностью погружался её муж, Виктория Понглтон произнесла:

– Рано расстраиваться. Мы ещё не видели эту особу. Может статься, что она будет не против прибавки к жалованью. За несколько дней она не успеет проникнуться к твоей матери преданностью, и, вполне вероятно, согласится пару раз в неделю присылать письма с описанием обстановки в Мэдлингтоне. Я поговорю с ней, как только выдастся удобный момент.

Джордж Понглтон взглянул на супругу с надеждой. Виктория всегда ухитрялась отыскать нужные слова и решения, и, хотя она была старше мужа на семь лет и не считалась красавицей даже в лучшую свою пору, он ни разу не пожалел об этом браке. Джордж был достаточно самокритичен, чтобы понимать, если он когда-то и войдёт в палату общин, то во многом это станет возможным благодаря усилиям супруги.

Их брак был бездетным, но неспособность подарить ему наследника ничуть не умаляла в его глазах достоинств жены. В глубине души он был даже рад, что всё внимание супруги (хотя подчас и крайне утомительное) предназначалось именно ему, и, вместо того, чтобы день-деньской пропадать в детской, она всегда рядом и готова поддержать его и словом, и делом.

Супруги вообще отличались редкостным единодушием, в особенности в политических и финансовых сферах, и если Виктория Понглтон в первые годы своего брака и была недовольна слабохарактерностью мужа и отсутствием у него способности принимать стратегически верные решения, то со временем разочарование уступило место поистине материнской опеке. Приучив его во всём полагаться на неё, она черпала в его преданности силу и уверенность в том, что вдвоём они смогут преодолеть все препоны на пути к достойному положению в обществе. Единственное, что омрачало её семейное счастье, так это кое-какие слабости супруга, которые, впрочем, он столь же старательно, как и тщетно, пытался от неё скрывать.

Она подошла к мужу и с нежностью провела ладонью по его влажному лбу. Пригладила тонкие волосы над ушами, смахнула невидимую соринку с плеча. Однако голос её, когда она заговорила, была строг и невыразителен:

– Ты получишь место в палате общин, Джордж. Рано или поздно, но ты его получишь. Я не позволю тебе отступить. А теперь иди и приведи себя в порядок. Вовсе ни к чему давать людям повод злословить на наш счёт.

Когда муж покинул будуар, Виктория Понглтон ещё раз перечитала полученную им от матери телеграмму. На её лице с резкими крупными чертами – породистом, надменном, но уже начинающем увядать и покрываться сетью морщин – появилась недобрая усмешка. Она медленно смяла тонкий листок, превратив его в серый комочек, и швырнула в камин. Лёгкий бумажный шарик, будучи не в силах перебраться через решётку, упал на коврик, и тогда она подошла к нему, осторожно наклонилась, стараясь не смять корсаж платья, и аккуратно спрятала его в каминных недрах.

Листовки получились на загляденье. Хрусткие, пачкающие пальцы свежей типографской краской, они стопками лежали на столе, занимая всю его поверхность.

 Это зрелище наполняло душу Седрика Понглтона ликованием. Его широко расставленные – такие светлые, что казались незрячими – глаза были восхищённо распахнуты, ладони молитвенно сложены. Он с благоговением застыл у стола, разглядывая результат своих трудов.

 Болезненно худой, словно после недавно перенесённого изнурительного недуга, он производил противоречивое впечатление. Сухая красноватая кожа на лице, морщины вокруг потрескавшихся губ и крупные обветренные руки, покрытые сетью вздувшихся вен, говорили о нелёгкой жизни, которую ему приходилось вести в последние годы. Однако костюм на нём был чистый, хотя и знававший лучшие времена, впалые щёки тщательно выбриты, а редкие светлые волосы аккуратно зачёсаны назад, открывая высокий бледный лоб.

 Щёлкнул дверной замок, тонкая фанерная дверь распахнулась, и в тесную, тёмную комнатку пансиона в Саутуарке, с единственным окном, из которого открывался мрачный вид на склады, что на южном берегу Темзы, вошла высокая хрупкая шатенка в дорожном коричневом платье. В руках она держала увесистый саквояж, но Седрик Понглтон не торопился забрать у неё тяжкую ношу.

– Ты только посмотри на них! – с восхищением произнёс он, переводя взгляд от листовок на вошедшую женщину. – Да тут вся тысяча, не иначе!

– Их должно быть тысяча двести, – поправила его шатенка мелодичным голосом. – Ханбойз обещал, что в конце недели будет ещё полторы. Эту партию нам нужно переправить до среды фабричным энтузиастам, а дальше они справятся сами.

 Она поставила саквояж на стул, стоявший у кровати, предварительно освободив его от одежды и полотенец, неряшливо брошенных на сиденье. Переведя дух, оглянулась в поисках кувшина с водой, но Седрик не дал ей возможности утолить жажду после утомительного путешествия. Схватив жену за руку, он заставил её подойти к столу и полюбоваться на стопки листовок.

 Не сумев скрыть гордость, он сказал:

– Представь себе, Питтс говорит, что у меня настоящий талант. Питтс даже считает, что я мог бы принести большую пользу нашему делу, работая в типографии и создавая оттиски для плакатов и лозунгов. Я почти что согласился, но потом подумал, что сначала должен посоветоваться с тобой.

 Присцилла Понглтон за три года своего брака привыкла к тому, что её мужу нелегко даётся сосредоточение на деятельности одного рода. Сейчас, когда ей требовалось его безоговорочное послушание, она нисколько не обрадовалась очередному увлечению – на этот раз типографическими оттисками и печатанием пропагандистских листовок.