Балтийское небо, стр. 18

Эти два сбитых немецких самолета дали наконец Лунину то, чего ему не хватало, – ощущение своего равенства с товарищами. Он больше не чувствовал себя новичком. Он пробыл пока в эскадрилье всего две недели, но за это время было столько событий, что ему казалось, будто он приехал много месяцев назад. И все к нему привыкли, и всем тоже казалось, что он так же давно в эскадрилье, как всякий другой.

Однажды они чуть было не погибли разом, все вшестером.

Посты наблюдения сообщили на аэродром, что «юнкерсы» движутся армадой к морю с юга. Рассохин поднял в воздух всю свою шестерку. «Юнкерсы» оказались очень далеко, и было их не больше десяти. Заметив рассохинские самолеты, они повернули на юг и исчезли. Рассохин, ведя шестерку над морем, уже заворачивал, чтобы вернуться на аэродром, когда высоко над собой увидели они двадцать немецких истребителей «мессершмитт-109».

Коротенький широколобый «И-16» с мотором воздушного охлаждения был увертливее «мессершмитта», но скорость у «мессершмитта» была несколько больше, А преимущество в скорости давало «мессершмиттам» возможность уклоняться от боя или навязывать бой по своему желанию. Сейчас их было двадцать против шести, бой был им выгоден, и они навязали его.

Рассохин построил свои самолеты в круг. Лунину показалось это разумным: они все охраняли друг друга сзади и становились неуязвимыми. Серов охранял Лунина, Лунин – Чепелкина, Чепелкин – Кабанкова, Кабанков – Байсеитова, Байсеитов – Рассохина, Рассохин – Серова. Так кружились они на одном месте, стараясь, чтобы расстояние между ними не увеличивалось и не уменьшалось.

Немецкие истребители тоже построились в круг – гораздо больший, вращающийся в противоположном направлении, и рассохинская шестерка оказалась внутри их круга. Они вертелись и вертелись, две карусели – одна в другой. Лунин не понимал, чего немцы хотят достигнуть таким вращением, и это беспокоило его. Немецкие самолеты проносились мимо, как вагоны поезда, и он стал считать их. Восемнадцать. А прежде их было двадцать. Где же еще два?

Он поднял голову и сразу увидел их – два «мессершмитта», – круживших высоко над каруселью. Внезапно они, словно сорвавшись, понеслись вниз и ударили сверху по самолетам Кабанкова и Чепелкина. Кабанков и Чепелкин, видя их приближение, задрали носы своих самолетов, чтобы встретить их огнем, и хвост самолета Байсеитова оказался незащищенным. И сразу же четыре немецких истребителя, разрушив свой большой круг, устремились сзади к самолету Байсеитова. Все остальные кинулись на Чепелкина и Кабанкова.

Лунин видел, как Байсеитов обернулся в кабине и посмотрел назад, навстречу летящим в него пулеметным струям. Он мог бы попытаться повернуть свой самолет и встретить преследовавшие его «мессершмитты» огнем, но тогда хвост самолета Рассохина остался бы незащищенным. И Байсеитов продолжал идти за Рассохиным, обрекая себя на расстрел.

Лунин был от него на другой стороне круга и двигался в обратном направлении. Он сразу круто завернул и сбоку ударил по «мессершмиттам», гнавшимся за Байсеитовым Те на мгновение шарахнулись от него, и он успел пристроиться к хвосту самолета Байсеитова, снова замкнув круг.

Но круг этот был меньше прежнего, он состоял всего из четырех самолетов – Рассохина, Байсеитова, Лунина и Серова. Кабанкова и Чепелкина Лунин потерял из виду и теперь озирался, ища их. Неужели их уже нет? Он увидел их совсем близко: они вдвоем кружились на одном месте, защищая хвосты своих самолетов. «Мессершмитты», налетая на них со всех сторон, клевали их, как рыбы клюют брошенную в воду хлебную корку. Но все же они вертелись и вертелись, все ближе и ближе, и внезапно Кабанков нырнул вниз и, пройдя под «мессершмиттами», двинулся снизу к самолету Лунина. Чепелкин в точности повторил его маневр. Лунин отвернул в сторону и впустил их на прежнее место. Круг был восстановлен.

Немцы тоже построились в круг, и опять завертелась двойная карусель – одна внутри другой. Все по-прежнему. Чем это кончится? Лунин проверил горючее. Горючего осталось минут на двадцать. Еще двадцать минут можно вот так кружиться. А дальше? Да и дадут ли им эти двадцать минут? Восемнадцать «мессершмиттов» шли один за другим. А где те два? Вот они, высоко наверху. Приготовились нырнуть вниз.

На этот раз они наметили самолеты Лунина и Серова. Лунин принял удар не шевельнувшись. Пусть будет что будет, но круг разрушать нельзя. Пули хлестнули по плоскостям, самолет вздрогнул и качнулся. Лунин обернулся и увидел Серова. Серов шел за ним. Круг на этот раз уцелел. Но два «мессершмитта» ушли далеко вниз, вышли из пике и опять стали набирать высоту. Через две минуты они снова спикируют. В конце концов они непременно собьют кого-нибудь, разрушат круг, и тогда все кончится.

Он видел перед собой то Кронштадт, то Петергоф, то исполинский кран Северной верфи в устье Невы, то Лисий Нос. И опять Кронштадт, Петергоф, кран, за которым в мареве крыши огромного города, Лисий Нос. Горючего еще на пятнадцать минут. Те двое, там, наверху, понеслись вниз.

На этот раз они ударили по Байсеитову. Байсеитов, защищавший хвост самолета Рассохина, не дрогнул и не отвернул. Самолет его, видимо, был несколько поврежден, потому что вдруг как-то нырнул и закачался. Но Байсеитов мгновенно справился с ним и занял прежнее место, за Рассохиным. Два «мессершмитта» ушли вниз, чтобы подняться и нанести новый удар. Два круга, один в другом, вращались равномерно и быстро, как колеса машины. Еще оборот, еще оборот, еще, еще… Горючего на двенадцать минут. И тогда конец, если не раньше. И нет выхода. Неужели нет выхода?

Неожиданно «мессершмитты» исчезли. Все двадцать, они повернули на юг и скрылись в солнечной голубизне неба. Лунин, не веря, не понимая, что произошло, не зная, откуда теперь ждать удара, по-прежнему шел за самолетом Чепелкина.

Потом увидел восемь советских истребителей – четыре пары, которые шли к ним с востока на помощь, – и все понял.

Это были соседи, летчики фронта. Их прислали на выручку. Немцы, заметив их, предпочли удалиться.

Когда Лунин на аэродроме вышел из самолета, елки еще долго вертелись вокруг него. Он не верил, что жив и что товарищи его невредимы.

Все, очевидно, чувствовали то же, потому что молчали и недоверчиво ступали по траве аэродрома. У Чепелкина и Байсеитова лица посерели и осунулись. Маленькие глазки Рассохина угрюмо глядели из-под рыжих бровей.

– Здо́рово! – сказал Чепелкин не то восторженно, не то растерянно.

– Что здо́рово-то? – закричал на него Рассохин рассвирепев. – Что немцы плохо стреляют? Или что нас выручили? А какое право мы имели полагаться на выручку? Запоздай они на две минуты – и нас ни одного не осталось бы!..

Чепелкин, красный, стоял перед Рассохиным, смотрел в землю и старался догадаться, на него он сердится или не на него.

– Из круга нет никакого выхода, – сказал Рассохин, и стало ясно, что сердится он на самого себя. – Есть только одна хорошая оборона – бить!

Никто из них никогда больше не говорил об этой ужасной карусели, но Лунин чувствовал, что карусель эта еще сблизила их. Вообще между ними без разговоров и признаний установилась удивительная близость – оттого что всем им приходилось по многу раз спасать друг друга. Чтобы иметь душевные силы вести бой, каждый из них должен был доверять другому больше,, чем самому себе. А чтобы другой мог доверять тебе, ты должен был любить его. И они доверяли друг другу, в каждом бою укрепляли это доверие и любили друг друга ясной, простой и ничем не омраченной любовью. И Рассохин мог нисколько не бояться вслух при всех сказать, что он, построив их в круг, совершил ошибку, которая только случайно не привела их к гибели, потому что они любили его и доверяли ему, хотя он вечно разносил их и насмехался над ними.

Лунин всегда летал с Серовым, и цепь взаимных выручек связывала его с ним еще крепче, чем с другими. Как раз вечером того дня, когда они вертелись в карусели, перед закатом Серов еще раз спас Лунина. Они вдвоем возвращались домой над морем. Поднимался туман, и видимость была плохая, потому что огромное дымное солнце, спускаясь к воде, пронизывало туман багровым светом. В этой слепящей мути на Лунина неожиданно налетел «мессершмитт-109». К счастью, Лунин заметил его, когда между ними было еще метров шестьсот, повернул и пошел ему навстречу.