Вечное сияние чистого зла (СИ), стр. 21

— Я принял ради тебя облик эльда и тело, — сообщил Моринготто, ложась сверху и давая эльфу прочувствовать собственное желание. Он не удержался от соблазна создать тело крупнее и надеялся теперь лишь на то, что оно не перепугает его пленника ещё сильнее.

— Доставь и ты мне немного удовольствия, — попросил он его, кладя ладонь эльфа на свое орудие и проводя ею по нему, но тот убрал ее,смотря умоляюще. Быть может, он готов был отдаться, но не ублажать самому. И хотя Моргот думал, что он предпочтет отдаться, смотря ему в лицо, эльф лег на живот, уткнувшись в их ложе. Зато послушно поднял ягодицы, стоило придержать его за бедра, и упёрся локтями в постель; он все же боялся чего-то ужасного и унизительного. Моргот кинул взгляд на свои руки и когти, от которых не мог избавиться: стоит приласкать нолдо в этом облике, и он расцарапает его. Уходить и возвращаться слугой не хотелось.

— Ты совсем девственн? — спросил он, перегибаясь к нему через плечо, чтобы задать вопрос прямо у острого уха.

Нолдо помотал головой.

— Твой слуга приходил ко мне и готовил меня.

— Он делал тебе больно?

— Нет.

— Было приятно? Смог ли ты выплеснуться?

Эльф кивнул.

— Тогда попытайся сам подготовить себя.

Он вылил на крестец нолдо немного масла, давая ему стечь между ягодицами и размазал, а потому перехватил руку эльфа, помогая ему войти в себя двумя пальцами, и любовался им и его стеснением, советуя работать пальцами хорошо и не жалеть себя. Хлестнул его по руке и по бедрам несколько раз, когда нолдо отклонялся и не хотел входить в себя сразу тремя, а затем в нетерпении потерся об него своим готовым к бою орудием. Нолдо, всхлипнув, сдался, и он промедлил ещё немного, снова обхватывая его член и поглаживая.

Келегорм ощутил, как крепко держат его те самые обожжённые руки, и как насаживают они его на себя. Моринготто за спиной издал довольное рычание. Руку позволил убрать. В задний проход уперлось нечто куда большее, распирая его до болезненного жжения. Движение было медленным и бережным, и согласовалось с тем, как он снова держал в руке его член, проходят по стволу рукой и обнажая головку. Моринготто тихо шептал какие-то лживые свои сладкие слова, обещал, что на смену боли придет удовольствие, но пока мучительное распирание перекрывалось разве что ласками в отношении его собственного члена и тем, как мягко и умело проходилась ладонь по его паху, спускаясь ниже и ощупывая яички. Когда Моргот овладел им полностью, то за первым движением последовало второе и третье, каждое из которых проникало немного глубже. Эльф тяжело выдыхал и еле сдерживал стон, но принял его в себя целиком, пока Моргот сам не выплеснул в него свое семя. В глазах у нолдо стояли слезы, и он осушил их губами, наклоняясь.

========== Часть 11 ==========

Моргот поднялся и сел за письменный стол, взяв перо в руки. Между делом глянул лукаво на Келегорма: тот натянул до груди покрывало, полулёжа на постели, и сам оставался серьезен, не поддаваясь на провокации. Хоть и понимал: от него ждут, что он вскочит и бросится отнимать лист с письмом.

— Я буду умнее и промолчу, — хрипло заметил он, облизав губы.

“Маэдросу, сыну Феанаро.

Хотя земли на востоке от Железных гор остаются моими после проигранной тобой битвы, самонадеянно принимаешься ты со своей дружиной вредить опорным крепостям на границе с Химрингом и Химладом. То попытки с твоей стороны бессмысленные и бесплодные, ибо мои войска неисчислимы, и ты лишь раздражаешь их. Помимо этого осмелюсь напомнить, что твой брат, Келегорм Феанарион, остаётся в моих руках и жестоко расплачивается за гибель каждого орка на дозорной вышке. Этой ночью он не раз стонал, умоляя меня прекратить — и знай, что смилостивиться в моей власти, если ты будешь благоразумен в ответ.

Моринготто, владыка Врат ночи, властвующий над этим краем мира”.

Не ставя точки после подписи, Моргот откинулся на спинку стула и прикрыл глаза: то походило на секундную слабость, но в действительности было лёгким актом мести: он обращался к разуму старшего сына Феанаро, чтобы наслать ему видение, показав, как несладко приходится Келегорму в плену. Но в этот раз требовалось напрячь фантазию и представить, как бы чувствовал себя нолдо, окажись он строптивым и упорным в желании сбежать.

— Ну, прежде всего я бы тебя после первой попытки пробраться обратно — мимо стражников или через горы — конечно, стал бы держать под замком. Ну, предположим, ты в бою положил бы слугу и бежал бы вниз, не добравшись даже до ворот, и снова оказался связан. Я бы явился к тебе, взывая к разуму и напоминая, что силами одного эльда меня не одолеть, ты бы невесть где раздобыл клинок и все же отомстил бы… Большого урона мне бы рана не нанесла, но впредь я бы поостерегся, держа тебя связанным. Возможно, злость заставила бы меня взять свое силой, и ты, отдаваясь телом, погрузился бы в полное отчаяние, как твой старший брат несколькими столетиями ранее. О, не сомневаюсь, его глубоко тронут эти образы!

И Моргот вновь принялся навевать ночной кошмар, представая перед глазами Маэдроса и показывая ему, как бесславно кончит он и в каком горе сейчас его младший брат. Вот Келегорм, которого он заключил в темницу, куда не проникает ни единый луч. Не сломленный, но ослабевший, так, что одни лишь цепи удерживают его стоя, он терпит даже не пытки, а то, что унижает его достоинство во много раз сильнее.

— Вот твой брат, который стал моей подстилкой, Майтимо, вот он лежит у моих ног в крови, стекающей по лицу, вот как изуродовали его огненные хлысты моих балрогов, вот как униженно он просит меня не отдавать его на потеху оркам.

Келегорм кусал губы.

— Нет, уж это лишнее. Не пиши ему совсем, не терзай его, он и без того измучен неудачей.

Моргот рассмеялся — и порвал письмо пополам. Он решил умолчать, что некоторые видения уже могли достигнуть старшего сына Феанаро.

Келегорм поднялся. Он затруднился бы ответить, о чего не хочет отомстить убийце отца и деда; ещё сильнее удивляло его то, что до сих пор не убит он сам, а жив, вопреки всему.

Моргот молчал. Он мог бы сказать: “Я вижу, Тьелкормо, что из тебя выйдет хороший слуга”, — но благоразумно утаивал мысли. Поэтому он лишь окинул нолдо взглядом, любуясь и не утаивая восхищения, и повлек за собой, едва дав ему накинуть на плечи плащ и тунику.

Они отправились, как и вчера, к каменоломням, а оттуда — к мастерским, где Келегорм долго беседовал с мастером о выборе правильной породы дерева, высчитал по лунным дням дату, когда можно его срубить и отправился в лес, чтобы выбрать подходящее; его несколько тревожило, что он снова сбегает, но гнев Моринготто остался позади, на первый план выступило желание добраться до леса. Довольно скоро достигнув первых елей на страже лесной тропы, нолдо пустил коня медленным шагом, оглядываясь. Захотелось спешиться. Он запоздало вспомнил о змеях, стараясь ступать осторожнее, потом утешил себя тем, что в нынешний холод эти твари должны попрятаться, и пошел смелее, разглядывая деревья. В самую глушь соваться не решился: там высились одни сосны, ёлочки с тонкими стволами, изредка — кедры и почти не встречалось лиственных деревьев. Но стоило повернуть вправо от гор, туда, где клин леса расширялся, охватывая собою, как каймой, небольшое поле, то начали виднеться кроны пышные, а не островерхие, принадлежавшие редким клёнам и вязам, что росли ближе к солнцу; тут же обступали границу леса густые кусты орешника, в которых шумела целая стая белок. Завидев незнакомца, они пустились прочь, он же, протянув руку, опробовал ветви на упругость. Орешник ему не понравился — был суховат, а значит, гибкости от будущего инструмента ждать не стоит. Вспомнился совет искать хороший куст близ реки или в низине, где влажно, и, не продолжая пути вперед, Келегорм развернулся. Отыскав коня, он пустил его рысью к речке, а вспомнив недавний гнев Моринготто, утешил себя тем, что на этот-то раз намерения его более чем невинны: он ищет овраг неподалёку, окруженный кустами, или хороших зарослей ивы, или одинокий ясень…