Вечное сияние чистого зла (СИ), стр. 19

Келегорм приоткрыл узкие после сна глаза, сощурясь от ярких бликов. Черный мрачный лик, расцвеченный сильмарилями, что озаряли его сверху, склонялся над ним.

— Иди ко мне, — позвал Моринготто, глядя, как нолдо тревожно приподнимается, кутая плечи в покрывало, и отодвигается к спинке постели. Ему почудилось в тоне Моргота нечто нехорошее, но сонливость мешала разуму понять, что именно. Он видел, как Моринготто бросил жадный горящий взгляд на его полуприкрытые плечи и обнаженную грудь, хотел запахнуться сильнее, но замер, остановленный его черной рукой.

Нолдо смотрел почти жалобно, но он успел понять, чего от него хотят, и испытывал естественное желание отстраниться.

— Ты так дивно хорош, — промолвил Моргот, размышляя. — Кажется почти забавным, что ты готов красоваться перед всеми, кроме меня. Но меня нечего бояться. По крайней мере, тебе.

Он взял его за подбородок — не жёстко, но требовательно. Полюбовался контуром надменно приподнятого рта, наклонился, кусая эти красные губы, нарочно прикусывая. Он приник к нему, прижимая живое горячее тело, до сих пор хранившее часть сонного безволия и расслабленности. Потом уложил его вновь на постель.

— Ты так славно спал. Спи дальше, не просыпайся. Во сне мышцы расслаблены, и ты сможешь безболезненно принять меня.

Шёпот и обещание это вызвали закономерный ужас. Нолдо не собирался вести себя как кролик перед удавом, а вновь нервно вскинулся.

— Не заставляй меня держать тебя силой.

Голос Моргота говорил о том, что он теряет всякое терпение, но Келегорм всё-таки отыскал силы и взмолился, уверяя, что не готов.

— Хорошо. Вечером пришлю слугу, чтобы помог тебе подготовиться, — кивнул Моргот, оставляя нолдо наедине со своими страхами.

Сердце после его визита билось у Келегорма так часто, что уснуть снова он не смог бы ни за что, а потому погрузился вначале в черную меланхолию, приправленную страхом, предвестником боли. Затем память постаралась сгладить волны страха, вогнав нолдо в размышления: к чему он стал Моринготто так мил? Что за насмешка судьбы? И прикосновения его казались нолдо омерзительны, если рассудить разумом, но вместе с тем умелы и заставляли все внутри сжиматься от предвкушения, и он бы не отказал Моринготто вновь, вздумай тот исследовать его тело так же, как делал недавно. Говоря точнее, он хотел, чтобы близость случилась, но против его воли, иначе это значило пасть ещё ниже. Он вспомнил ещё раз горящий взор, которым темный вала окидывал его, и всё же уснул.

Ближе к вечеру и впрямь вернулся обещанный слуга.

— Тебя не было накануне, во время грозы.

Тот не ответил на его вопрос.

— Господин велел вам принять ванну и подготовить к близости, — и Моргот сделал вид, что поглядывает на Келегорма с грустью, будто сочувствуя. Нолдо кивнул с не меньшей скорбью во взгляде. Он продолжил: — Будет лучше, если ты, лорд, встанешь так.

И он помог ему повернуться. Келегорм подчинился, чувствуя унижение не меньшее, чем с Моринготто. Его ставят на четвереньки как скот ради глубокого омовения! Он сжимался, хотя горячая вода согрела и расслабила. Неприятная процедура окончилась, и он вернулся в постель, торопясь накинуть длинную рубаху. которая вскоре вновь оказалась бесцеремонно задрана. Слуга, видно, угадал, что прежняя поза ему не нравится, и уложил набок, согнув одну ногу, после чего принялся долгими бережными движениями обводить область заднего прохода. Движения его были аккуратными, а когда рука накрыла его собственный член, Келегорм ощутил почти благодарность.

========== Часть 10 ==========

Келегорм не без сорвавшегося с губ непроизвольного стона выплеснулся и ощутил почти сразу напавший холод, больше похожий на нервную дрожь. Вызвана она была предчувствием будущего. Слуга вздохнул, смотря на него одновременно сочувственно и с легким разочарованием, и покинул его, оставив наедине; нолдо ждал час, два, после уснул на чистых пахнущих какой-то горькой травой простынях. Моргот не появился. Наверное, предчувствовал его страх и нежелание.

Наутро солнце все же проглянуло из-за туч: не ярким лучом, а бледным бликом, просветом голубого неба меж туч. Зато Келегорм, поднявшись, обнаружил, что больше не заперт, и вышел: на террасе стоял холод, и через открытые арки кое-где залила её вода, сделав серый камень темным и влажно поблескивающим. О том, чтобы отправиться в лес, как хотелось, не шло и речи: почти наверняка это значило измазаться в грязи, принять душ из капель воды, срывающихся с потревоженных неосторожным движением холодных веток и ничего не поймать — зверье после бури тоже обычно прячется, а не рыскает. Потом, не было и лука; а всё же эльфа тянуло вниз, хотя двор, вымощенный камнем, тоже был грязен. Стены сараев намокли, все казалось особенно мрачным и тёмным, хотя, нельзя не признать, привычным, включая орков, которые шли с караула. Приблизившись, проходя мимо, они поклонились ему, и один этот жест смутил Келегорма едва не сильнее, чем вся прошлая ночь. Но издевательским жест не был, а то не обошелся бы без скалящейся улыбки. Он походил немного, затем приметил дым, что шел из кузни, и заглянул туда: на его удивление, работала там пара гномов, которые зыркнули на него не слишком приветливо, но когда он отступил на шаг и совсем хотел уйти, всё-таки окликнули.

— Эй, остроухий, чего хотел?

Обращение было грубоватым, но обычным для наугрим, поэтому он прошёл, осматриваясь. Судя по всему, тут чинили сбрую и орудия, что были в ходу при башне.

— Ты пришел с гор? Из долины?

— Нет, я из замка.

Гном с черной широкой бородой кивнул так, словно ему всё было ясно, но Келегорм не знал, за кого тот его принял: за пленника или за слугу Моргота, а не то последнее с жаром бы отрицал.

— Мне бы лук, но вы, я вижу, не этим занимаетесь.

Гном кивнул снова.

— А чего у своих не попросишь, если из долины?

— Он сказал, что из замка, — поправил его второй гном.

— А-а. Нет, за такую работу не возьмусь. Если вхож в мастерские своего господина, так попроси у него: есть же там мастера и из твоего народа.

— Он мне не господин, — с полным правом возмутился Келегорм, быстро вскакивая и выходя прочь, на что гном ему вслед только усмехнулся.

Ещё сильнее захотелось отсюда сбежать — не насовсем так хоть на время, пусть не ради охоты — но и задние ворота стояли запертыми на засов. Он всё же вошел в конюшни и растолкал конюха, приказав отпереть ворота. Тот нехотя подчинился, подвёл ему коня и проводил наружу.

— Быстро коня не пускайте, господин, не то будет поскальзываться. Подков-то у него нету.

— Так что не сведёшь к кузнецам? — прикрикнул нолдо и ту же минуту пустил коня рысью, быстрей отсюда.

Желание сбежать пропало, стоило ему промёрзнуть на холодном ветру. Но разворачиваться он не собирался, вспомнив, что можно было бы добраться до того вчерашнего поселения и заглянуть туда: может, там бы нашёлся мастер. Выпрашивать у что-либо у Моринготто в планы его не входило. Однако и этот план провалился, стоило нолдо обнаружить, что мостика в том месте, где тропа сворачивала направо, нет, словно и не было никогда. Он озадаченно проехался по тропе вперед, пока она не затерялась на поле, потом решил развернуть коня: небо вновь хмурилось, и первые крупные капли сорвались с его темной синевы вниз, ударив по лицу. Его догонял черный всадник на огромном вороном коне — Моринготто. Догнав его, он пустил рядом коня трусцой бок о бок с ним.

— Что ты искал здесь? — спросил он.

Тон его был грозен, и в прежние времена нолдо, наверное, испугал бы, но теперь скорее озадачил. Он всмотрелся с недоумением в бледное лицо с сумрачно сдвинутыми бровями. Моргот, похоже, тоже заметил непонимающий взгляд своего нолдо, а потому сменил грозную гримасу на более бесстрастную.

— Хотел поискать мастеров, что сделают мне лук, и только, — пожал плечами Келегорм.