Вечное сияние чистого зла (СИ), стр. 10

— Ты гораздо умнее своего брата.

«Он лжёт нарочно. Как можешь ты быть умнее Майтимо и Макалаурэ?» — Келегорм убеждал себя не верить лести.

— Как думаешь, сколько ты спал, Тьелкормо? — спросил вдруг Моргот, и, увидев, что его пленник пожимает плечами, продолжил: — Куда дольше, чем думал. Дева Лутиэн с Береном давно достигли границ Дориата. Синдар из числа подданных Тингола через Финрода передали весть о тебе твоим братьям.

И Келегорм увидел, как Моринготто придвигается к нему, но не для того, чтобы дотронуться, а чтобы навеять морок, показав ему цветущую долину меж Нарготрондом и владениями Синголло. Встали перед ним богато украшенные цветным камнем стены залов; они были и вполовину не так высоки, как тронный зал Элу Тингола, если верить рассказам Финдарато, но всё равно хороши. Затем он увидел самого кузена и с ним двух братьев с несколькими приближёнными из верных. Гонец, по виду эльф из числа дориатрим, склонился перед владыкой Нарготронда:

— Моя принцесса, Лутиэн, просила передать весть лорду Куруфину. Она касается лорда Келегорма, что последовал с нею и Береном на север. К её великому горю, твой брат отказался последовать за нею, когда они с Береном бежали из крепости Врага: по-видимому, он отправился назад, ибо хотел овладеть всеми сильмарилями. Она полагает, он остаётся у Моринготто и ныне, однако спасти его не в её силах.

Лицо Курво на миг обрело горестное выражение, но затем почти сразу стало скорее ожесточённым, чем скорбным; Келегорм мог как наяву видеть, что брат разозлён и корит его за безрассудство.

— Что ж, передай своей госпоже, что лорд Куруфин понимает чувства своего брата в тот миг, хоть они и погубили его. Он глубоко скорбит и просит напомнить, что и единственный уцелевший сильмариль принадлежит ему и народу нолдор, и он надеется на то, что ты, госпожа, будешь разумна…

На этом видение окончилось. Келегорму показалось, точно он вынырнул из-под воды, где всё это время вынужден был задерживать дыхание. Поэтому теперь он жадно и глубоко дышал, и сердце у него часто билось. Картина, увиденная им, открыла не так уж много, но указала на главное: на то, как воспринимает его поступок брат и как он опишет его остальным. Его не будут выручать. И если он сейчас напишет Куруфину, то добьётся лишь увещеваний и просьб быть стойким. Моринготто видел, как исказилось от обиды лицо его нолдо и как приоткрылся рот. Он, очевидно, лишь сейчас осознавал, что подмоги ждать не стоит.

Он был прав. Келегорм винил себя. «Как, ты забыл? Даже Маэдрос, будучи в плену у Моргота, не требовал остальных освободить себя любой ценой, а лишь просил их не поддаваться на условия врага и беречь силы, чтобы однажды выступить против него», напоминала ему память. Значит, он пленник здесь надолго, и тем горше будет его существование.

========== Часть 6 ==========

Вот тут его нолдо начал грустить, всё ещё тая надежды на вызволение. Моргот чаще навевал на него крепкий сон, временами перемежал его с видениями о братьях, иногда показывал, как хороши северные леса окрест его владений, чтобы порадовать сердце охотника. Келегорм, очевидно, сперва подозревал чары, потому что нарочно проводил дни, не смыкая глаз, но утомление властно и над эльфами (хотя они более стойки, чем люди), и он рано или поздно поневоле склонял светловолосую голову на стол и впадал в сон, в котором не чувствовал, как Моринготто относит его на ложе.

Моргот был снисходителен настолько, что позволил пленнику покинуть покои вновь, когда увидел, что нолдо снова тяготится заточением и скукой. В этот раз он дозволил ему спуститься на ярус вниз, затем свернуть вбок, где галерея оканчивалась перекрестьем с лестницей, и в торце стены располагался вход в оружейню — сейчас посещаемую редко, поскольку основные запасы оружия, мастерские и даже залы для тренировок перенесены были вниз; здесь же было нечто вроде музея — правда, маленького, с затхлым стоячим воздухом. Стояли рядами вдоль стен алебарды и копья, употреблявшиеся когда-то как образцы и при отливке новых, стояли на подставках десятки, сотни клинков, были тут мечи одноручные и двуручные разной ковки, были орочьи, были выкованные мастерами эдайн и эльдар, висели щиты с гербами многих забытых вождей Эндорэ, висели клинки поменьше, кинжалы и дротики. Эльф проник туда с любопытством и обошел оружейню, рассматривая арсенал клинков по очереди. Дотронулся до некоторых, принадлежавших некогда воинам-эльфам.

— Меч всегда ржавеет, когда не поёт в бою.

Моргот мог бы отнести эту фразу и на счёт самого Келегорма. Тот не считал себя сломленным, но положение пленника его угнетало: он должен бы был мстить за смерть близких, и мстить яростно — но не мог, и мягкие условия оказались ничуть не лучше суровых, только теперь ещё и оправданий себе у него не было.

Он выхватил один, украшенный звездой дома Феанора, и сделал выпад.

— Этот клинок принадлежал одному из верных моего брата, когда ты пленил их, — обвиняющие произнес он.

— Разумеется. Но ты можешь носить его, если он тебе дорог. Впрочем, защищаться тут не от кого.

Но нолдо был далек от того, чтобы покорно согласиться.

— Что, если я вызову на поединок тебя, вероломный айну?

Келегорм вскинул голову — Моринготто улыбнулся, но ответной улыбки не вызвал (само собой, он на нее и не рассчитывал). Однако пленник требовал от него защищаться, что и пришлось сделать, обретя в угоду ему телесную форму. В свои времена он крушил врагов молотом тьмы, зачарованным и непобедимым, но сейчас достал, уравновешивая шансы, обычный клинок работы тех эльфов, что служили ему ещё с прошлой эпохи. Обычно Моргот не участвовал в боях ради удовольствия: если он бил, то бил, чтобы поразить; но и нолдо был настроен не менее решительно.

— Раз так, выбери себе и доспехи, а я отлучусь за своими, — сказал он Келегорму.

В этом заключалась определенная хитрость: его стальная броня была неуязвима, в отличие от простых лат, что его пленник выбрал себе; к тому же он успел вернуться быстрее и оставшееся время наблюдал, как нолдо вооружается: отправил ему орка в качестве оруженосца, чтоб тот помог справиться с нагрудником и затянуть ремни наплечников.

Бой, хотя Келегорм и стремился двигаться быстро и разить насмерть, давался ему тяжело: то ли с непривычки и от неудобства этих лат, то ли из-за того, что его клинок отскакивал от доспеха врага, а ударить точно в щель, в уязвимое место он не мог — ему чаще приходилось отбивать удары огромной силы или уворачиваться от них, а не наступать. Череда контратак утомила его, но он не выказывал слабости. Моринготто не ускользал намеренно, но каждый раз оказывался быстрее. И он не мог даже упрекнуть его, потому что собственные движения казались нолдо тяжеловесными и медлительными донельзя. И его враг видел это, и поддавался, затягивая битву ещё сильнее. Сам Моргот мог ясно читать череду мыслей и сомнений; нолдо уже осознал, что обращается с луком и стрелами куда более умело, чем с мечом. Но он не сдался. Наоборот, под конец Келегорм позволял себе удары даже ещё более уверенные и точные: разозлился и не хотел показать, что устал. Моринготто мог бы дать ему победить себя и уронить, прижимая лезвие к горлу: он-то понимал, что ни гибель его физического тела, ни развоплощение не приведут ни к чему. Свободы пленник не увидит. Резкие атаки сменялись периодами, когда он укрывался и едва заботился тем, чтобы отбивать выпады. Последний отчаянный удар — Моргот отступил в сторону в самый последний миг, и нолдо упал, коснувшись земли руками. Тут уж он его не упустил — не из злости, скорее потому, что битва ему наскучила.