Хочу, чтобы мы были вместе (ЛП), стр. 44

– Что заставило тебя остановиться?

«Ты. Осознание, что мне нужно к тебе, и я не могу показаться тебе таким».

Я ощущаю письмо Эйдена в заднем кармане, убранное так, чтобы я мог носить его всюду. Я хочу вытащить письмо и показать ей, но там написано слишком многое, и я не могу объяснить ей это сейчас.

– Многое. Но выражение лица Джейсона всякий раз, когда он приходил домой и обнаруживал меня пьяным или в отключке, заставило  взять себя в руки. Он отметил, что теряет меня, как мы потеряли нашу маму, и это привело меня в чувство. Я никогда не хотел быть как она. Я не хотел стать тем, кого вообще ничего не заботит в жизни, – объясняю я.

– Я горжусь тобой. Я не могу даже представить, как тяжело тебе было. И все еще тяжело.

– Мне помогали. Я лег в стационар на курс восстановления, за девяносто дней меня высушили. И я все еще прихожу на встречи каждую неделю. Я завел там хороших друзей. С теми людьми я могу говорить, если становится сложно, или если приходится бороться.

Кэмерон склоняется ближе и опускает ладони на мои, все еще лежащие на ее ногах.

– Ты всегда можешь поговорить со мной. Я знаю, сейчас все немного странно из-за происходящего в лагере и с нами, но я всегда рядом, если нужно. Обещай, что больше не прогонишь меня. Я не смогу прожить еще четыре года без тебя…

Она замолкает, быстро отводит взгляд и теребит выбившуюся нить на джинсовых шортах.

Ее слова путают мои мысли. Я хочу, чтобы они означали что-то другое, совершенно невозможное. Хочу перестать ощущать смущение и напряжение рядом с Кэмерон, но не знаю, возможно ли такое.

Глава 21

Кэмерон

Крики будят меня от крепкого сна и заставляют сесть в кровати. Сердце колотится в груди, я смотрю на часы на тумбочке у кровати и понимаю, что всего три утра. Несколько раз глубоко вдыхаю, чтобы замедлить биение сердца, и замираю, слушая, ожидая другого крика, гадая, не померещилось ли это мне, не было ли частью сна.

После пары минут тишины я понимаю, что все это мне привиделось и начинаю устраиваться в кровати, но тут раздается еще один крик из гостиной. Я отбрасываю одеяло и выбегаю из комнаты, не останавливаясь, чтобы накинуть что-то поверх майки и трусиков, в которых спала.

Эверетт ночевал на диване в моей гостиной с того дня, как прибыл Стратфорд. И, мягко говоря, это было еще тем вызовом. Не скажу, что мы проводили много времени наедине, ведь дни были долгими, и, возвращаясь в гостевой домик, мы были слишком уставшими, чтобы делать что-то, а не идти спать. Но я не привыкла делить свое пространство с кем-то, и тем более с Эвереттом. Он постоянно ходил по утрам в спортивных штанах, низко висящих на его бедрах, и без футболки. В прошлый раз, когда я сказала, что ему нужно надеть чертову футболку, Эверетт стал веселиться, дразня меня, и теперь приходилось держать рот на замке и делать вид, что меня не беспокоит его полураздетый вид. А еще изображать, что меня не беспокоило то, что я ощущала его запах в каждой комнате дома и повсюду натыкалась на его вещи. Джинсы валялись на полу в ванной, его портмоне и ключи – на стойке на кухне, футболка висела на спинке дивана, – признаться, я подносила ее к лицу и нюхала, пока Эверетт принимал душ… В общем, он вторгся в мое пространство, в мои чувства, и это медленно сводило меня с ума.

Я заворачиваю за угол коридора, ведущего в гостиную. Свет от полной луны сияет в большое окно над диваном, озаряя Эверетта. Он мечется на подушках, ноги запутались в тонком покрывале.

– Прости! Прости! Я пытался ее спасти! – кричит Эверетт, пока я иду по паркету и опускаюсь на колени у дивана.

Несмотря на тусклый свет, я могу разглядеть агонию на его лице. Он откидывает голову на подушке и издает тихий вопль, полный боли, который разбивает мне сердце.

– Эверетт, проснись, – тихо говорю я, не желая испугать его, разбудив от кошмара.

Его голова мечется, глаза остаются крепко закрытыми, пока он борется с демонами в своей голове.

– Я сделал все, что мог… Я сделал все…

Поднявшись с пола, я быстро устраиваюсь рядом с Эвереттом на диване, склоняюсь над его грудь, нежно вожу пальцами сквозь его волосы и по лицу, щетина на его щеках щекочет мою ладонь.

– Ш-ш, все хорошо, Эверетт. Проснись. Все хорошо, я тут, – тихо шепчу я, продолжая касаться его и пытаясь вернуть к себе.

Его глаза вдруг открываются, и моя ладонь замирает на его щеке. Наши лица разделяют дюймы, ведь я все еще склоняюсь над ним.

Его грудь быстро вздымается и опадает, он задыхается, моргая, чтобы сосредоточиться, глядя на меня.

Я сижу, не шелохнувшись, а затем снова нежно глажу его щеку и тихо шепчу, чтобы привести в чувство и напомнить, где он и кто я. Теоретически я знаю, что делать. Я достаточно работала с ветеранами, слушала рассказы жен о том, как они будят мужей от кошмаров, вызванных ПТСР, и видела, как мама делала это с моим отцом. Однако сама я этого никогда не испытывала, и видеть, как это происходит с Эвереттом – ужасно больно.

– Прости, что разбудил, – наконец говорит он. Его голос хриплый ото сна и криков, его лицо все еще мрачное омрачено кошмаром, что ему снился.

– Ничего страшного. Ты в порядке? Хочешь поговорить об этом?

Он закрывает глаза и несколько раз глубоко вдыхает, а, открыв глаза, качает головой.

– Я уже в порядке.

Мне хочется задать больше вопросов, узнать, что ему снилось, и как часто у него кошмары, но я не хочу давить.

Я убираю руку и начинаю отодвигаться, но Эверетт ловит меня за запястье.

– Останешься со мной? Хотя бы ненадолго.

Теперь я знаю, почему он не хотел, чтобы я видела его, когда он вернулся домой после смерти Эйдена и проблем с выпивкой. Такой его вид – раздавленный, полный страданий,– вызывает у меня желание плакать как ребенок, проклинать небеса и делать все, что возможно, чтобы Эверетту стало лучше.