Страна Муравия (поэма и стихотворения), стр. 36
1938—1940
Приложение
ИЗ "Муравской тетради" А. Твардовского
В архиве А. Твардовского сохранилась рабочая тетрадь 1934 — 1935 годов, периода создания поэмы "Страна Муравия" [22].
Предлагаемые читателям наброски из этой тетради не вошли в текст поэмы. Одни из них были задуманы автором как эпизоды путешествия героя к стране Муравии, другие представляют собою его воспоминания и размышления.
Часть написанного вообще представляет заготовки, не потребовавшиеся автору в его работе. Другая часть, входившая в первые неопубликованные варианты глав поэмы, в дальнейшем была опущена, видимо, чтобы более сосредоточить внимание читателя на цели путешествия героя и на узловых происшествиях, составлявших, в то же время, сюжет поэмы.
Публикуемые наброски, несомненно, имеют и свою собственную художественную ценность и существенно дополняют и расширяют уже сложившееся представление о поэме Твардовского. Читатель вновь ощутит взволнованную атмосферу годов "великого перелома", когда переустройство деревенской жизни коснулось многих миллионов судеб.
(От составителя)
Выезд
Как говорится, не с добра
На неизвестный срок
Молчком уехал со двора
Никита Моргунок.
Когда бы ехал на базар
Повел бы разговор.
Когда бы в гости — бабу взял,
Когда бы в лес — топор.
Собрал кошелку да армяк,
Дегтярку подвязал.
Гадай как хочешь, так ли, сяк,
Хозяин не сказал.
Занес вожжу, бочком присел
И тронул Моргунок.
И след зеленый по росе
До поворота лег.
Пошли привычные места
На много верст кругом.
Кусты, поля. И стук моста,
Как скрип дверей, знаком.
Глазам тепло, теснит в груди
Себя не перемог.
А на дороге впереди
Сидит и ждет Волчок.
"Домой, — кнутом ему грозя!, —
Кричит, и — нипочем.
Вернется, будто бы, назад
И — снова за конем.
Тогда Никита поманил:
"Волчок, Волчок, Волчок!"
И, не слезая, что есть сил
Кнутом его ожег.
Волчок залился у колес
И брюхо поволок.
И подогнал, дуги от слез
Не видя, Моргунок.
Собачий лай стоял окрест,
Крик, гомон в поздний час.
Не едут воры ночью в лес,
Не нужен стал запас.
Про все дела, про двор, про скот
Хозяин позабыл.
То на ночь уходил на сход,
То смертным поем пил.
И места не было в дому:
Досталось одному
За прадедов и правнуков
Решать вопрос ему.
Отец большой лошадник был,
Сбивался на коня.
Лет пять копил,
Коня купил...
Век не забуду дня.
Сидим вот так, глядим — ведет,
В чем дело — не поймем.
А конь то задом упадет,
То рухнет передком.
Отец нагнется, обоймет,
Поставит передок.
А конь тогда, наоборот,
Сидит без задних ног.
Выходит, помню, дед во двор,
На лошадь ту глядит в упор.
Взглянул, вздохнул. "Едрит-кудрит...
Ты дай ей в морду!" — Говорит.
А конь стоит, не ест, не пьет,
Подует ветер — упадет.
Отец на чурке у крыльца
Присел. Кругом народ.
Трясутся плечи у отца,
Как маленький ревет...
* * *
Посыпанные иголочками
На холмике у реки
Под елочками-сосеночками
Песчаные бугорки.
Лежат там старые жители,
Махнув на весь свет рукой.
Жизни они не видели
И знать не знают другой.
ПЕЧНИК
Тихо в бороду свищет Никита,
По усадьбе один бредет.
На отлете в срубе покрытом
Бабьим голосом кто-то поет.
Заглянул он в створки пустые,
Видит, печку кладет печник.
Со слезинкой глаза голубые,
И большое радушие в них.
Он поет, обрызганный глиной,
И Никиту манит рукой,
И, закончив припевок длинный,
"Здравствуй, здравствуй, — сказал, — дорогой."
"Что ж, в колхозе?" — спросил Никита.
— Нет, пока еще нет, сынок.
Вот уж скоро семьдесят лет
Не в колхозе, и горя нет.
— А богатство, гляди-ка, у них!..
— Ну ты, что! — замахал печник. —
Не в богачестве счастье, сынок.
Был бы хлеба кусок,
Да водицы глоток,
Да изба с потолком,
Да старуха под боком.
Я, сынок, тебе вот что скажу,
Лет полсотни по свету хожу.
Не дал бог мне здоровой семьи:
Незадачные детки мои.
Первый разумом слаб, а другой
Не владеет правой рукой.
А старуха глазами убога —
По стене идет до порога.
Три калеки, сынок, у меня...
И хожу до последнего дня.
До последнего в жизни дыхания
Добываю на всех пропитание.
А под праздник расчет получу,
В лапти — скок! — и домой полечу.
Прилетаю к ночи домой,
Тут и, Господи боже ты мой,
Тут и праздник у нас, и престол,
Тут сажу я старуху за стол.
А обапол садятся сыны
Сын — с одной стороны,
Сын — с другой стороны.
Вместе детки сидят и родители.
И большие мы песен любители.
И сидим мы вот так за столом,
И любимую нашу поем.
Как сижу за решеткой я в темнице сырой,
Подлетает к решетке орел молодой.
Он зовет меня взглядом, зовет криком своим,
Он мне вымолвить хочет: давай улетим.
Полетим мы, товарищ, в далекие края,
Где счастливая доля, удача твоя.
В хороший золотой денек
Лугами, лозняком
Шагал Никита Моргунов
На церковь прямиком.
Зубчатый лес темнел вдали,
Кучнели облака.
И нитки белые плыли.
Плыли издалека.
И все, что думал, что смотрел,
Смешалось, точно сон.
А хлеб, он вырос и созрел
И хлебом пахнет он.
Село. Ограда. Все как встарь.
Молись, кому не лень.
Но в сторожа небось звонарь
Пошел за трудодень.
Поповский домик.
Сельсовет. Обшарпанный порог.
И запах памятный тех лет
Махорки, паленых газет
И грязи от сапог.
И в комнате, один душой,
Парнишка за столом,
Сидит и пишет, как большой,
И ноги босиком.
— Тебе Петрова? Нет его.
Должно быть, на гумне...
А что касается чего,
То обратись ко мне.
Любой вопрос и всякий факт
Через меня идет:
Рожденья акт, и смерти акт.
И от жены развод.
Могу с одною развести,
С другою записать.
И номер в книгу занести,
И припаять печать...