Моя любимая шестёрка (СИ), стр. 63

- Дальше я и ты будем мотаться друг к другу в выходные дни, урывать все наше свободное время, чтобы быть вместе, - спокойно пояснил Яковлев. – Я уважаю твоих родителей, и если ради их признания наших чувств придется подождать, то я готов.

- Дурак, - закатил глаза Матвей и, близко-близко придвинувшись к Яковлеву, он прошептал: - Я люблю тебя, Яковлев, каким бы чудиком ты ни был.

Михаил Александрович фыркнул, улыбнулся и поцеловал Матвея, наплевав на то, что их могут увидеть. Он был счастлив, и своими искренними эмоциями сполна делился с любовником, чувствуя его полную отдачу. Мужчина смирился с неизбежным, и готов был ждать, ведь такого, как Матвей он хотел всю свою жизнь. А два года… Еще два года он вытерпит.

========== Глава 24. ==========

Матвей проводил Михаила Александровича, покурил, и вернулся домой. Парень сразу прошел в свою комнату, слыша, как мама на кухне бренчит посудой. У женщины всегда была привычка при стрессовых состояниях начинать перемывать все на своем пути. В первую очередь в расход шла посуда, а потом уже одежда, которая начинала казаться неожиданно грязной. Смешно, но таким образом, вычищая все подряд, Анастасия Дмитриевна успокаивалась. И Матвей не видел причины тревожить мать. Пусть сначала придет в себя, а потом они уже смогут снова поговорить, обсудить все.

Матвей не смог бы уснуть при самом большом желании, поэтому он включил ноут и зашел в Вконтакт, сразу заметив зелененький кружочек у фотографии Сашки Жарина, который оказался в сети. Шестерняков вспомнил о том, что ему сказал Яковлев относительно той информации, что ему предоставил лучший друг Матвея. Пожевав губу, Шестерняков решил разобраться, что Сашка там наговорил Михаилу Александровичу.

«Привет, засранец! Чего ты там наболтал Яковлеву про меня?» - отправив сообщение, Матвей откинулся на спинку стула и задумался, скосив взгляд в сторону двери.

По хорошему счету, следовало снова обстоятельно поболтать с матерью. Представляя, каким для нее шоком оказалась открывшаяся ориентация сына. Кто угодно перестанет контролировать себя. Матвей вообще отделался легким испугом. Но из-за материнской особенности развитие у нее ОКР* начинало маячить красным флагом на горизонте. Такого допускать было нельзя категорически. Матвей переживал за родительницу, плюс ко всему стоял вопрос ребром: стоит ли рассказать отцу? И Шестерняков со стопроцентной уверенностью мог сказать: «Пока не припрет – не скажу». И не только потому, что разочаровывать старшего Шестернякова не хотелось, а потому, что Николай Сергеевич мог бы взяться за ремень. Спокойный от природы человек, он может взорваться в одно мгновение, если эмоций будет через край. И Матвей прекрасно понимал, что его случай – это как раз новостной бум, способный в шок привести самого удава.

«Ничего я особенного ему не болтал, - ответил Сашка спустя почти что десять минут молчания. Матвей успел уже погрузиться в состояние дзэн. – Мы встретились чисто случайно, и я решил, что не стоит упускать шанс поговорить с ним и помочь тебе, Шестерняков. Ты же в жизни бы никогда не стал «унижаться» и первым писать Яковлеву. А тут я – палочка выручалочка».

«Палочка, на хуй, в жопе ковырялочка! Ты бы только представил, что ты сделал…»

Матвей специально создал театральную паузу, игнорируя вопросительные смайлики и вопросы от друга. Шестерняков пакостно потер ручки. Будет знать, как создавать прецедентные ситуации! А вот, если бы Матвей, к примеру, сделал нечто подобное? Как бы Жарин отреагировал? Парень глубоко сомневался, что Сашка обрадовался бы и поблагодарил. Потому что он бы точно так же возмущался и злился! Не то чтобы Матвей злился, конечно, но был раздражен – это сто процентов. Не стоит лезть в чужую жизнь.

Зазвонил сотовый, стоящий на зарядке. Раздавшаяся мелодия принадлежала Сашке, и Матвей, подорвавшись, боясь, что звонок может разбудить отца, гепардом полетел к кровати, на которой лежало средство связи. По пути к постели Матвей едва не рухнул, настолько он торопился, но цели своей достиг. Он схватил телефон и провел пальцем по дисплею, где горела зеленая трубка. Шестерняков ничего не успел сказать, как ему в ухо полилось обвинение:

- Ты что, охуел, Шестерняков?! Кто так делает?! – почти что истошно завопил Сашка. – Ты лежишь избитый, что не можешь лапками шевелить? У тебя язык отвалился, чтобы поговорить? Или, может быть, руки сломаны, чтобы написать ответ в гребанном Вконтакте? Чо за хуйня?

- Дыши, принцесса, - фыркнул Матвей, завалившись на кровать, сдерживая коварные смешки. – Это моя месть за то, что выдал стратегические данные обо мне неизвестному мужику.

- Твоему любовнику, к слову, - прорычал Жарин. – И ты, вроде как, не так уж и недоволен тем, как все вышло.

- Ну как тебе сказать? – Матвей кратко рассказал все, что произошло в его доме после прихода Яковлева. – Так что ты там Михаилу Александровичу наговорил?

- Ты бы видел его, когда он приперся в универ, - Жарин продолжал недовольно пыхтеть в трубку, но хотя бы не так яростно после рассказа друга. – Весь серый, поникший. Он настолько сильно хмурился, что складывалось ощущение, что еще чуть-чуть и его брови срастутся в одну линию. Вот я и решил подработать купидоном. Помнишь, я говорил, что буду свидетелем на вашей с ним свадьбе? Так вот, нихрена это не шутка уже, - и Сашка заливисто рассмеялся.

Матвей не смог сдержать улыбки, но все равно буркнул в динамик, что Сашка – клинический идиот.

- Как тебе вообще пришла мысль с цветами для моей матери?

Сашка фыркнул, после чего забавно засмеялся:

- Я просто вспомнил, как твоя мама любит розы, и как она радовалась, когда ей дарили эти цветы. Вот я и решил, что стоит Анастасию Дмитриевну расположить к твоему любовнику. Помогло ведь?

- По крайней мере, громкой истерики не было, - буркнул Матвей.

Парни замолчали, думая каждый о своем. И тут Сашка задал контрольный вопрос:

- Что вы будете делать дальше? – голос не то чтобы спокойный, но заинтересованно-переживающий.

Матвей вздохнул. Он вообще не знал, что будет с его отношениями с Яковлевым. Два года – это не такой уж большой срок, тем более, сам Михаил Александрович сказал, что они будут ездить друг к другу на выходные. Более того, Яковлев предложил Матвею переехать к нему на квартиру, чтобы самому Яковлеву было, куда возвращаться. Михаил Александрович поначалу свою нехилую хату хотел продать или отдать на сдачу в аренду, но появилась другая альтернатива – он не хотел ее упускать. Да и Матвей давно уже перестал быть несовершеннолетним. Стоило подумать о том, чтобы съехать от родителей. Им об этом парень пока что не говорил, но понимал, что придется. Ко всему прочему, Яковлев сказал, что квартплату возьмет на себя. Задача Матвея состояла лишь в том, чтобы содержать квартиру в чистоте и порядке, что вообще не было сложным. Так что Шестерняков, подумав, пришел к резонному выводу, что не все так плохо, как он предполагал. Не так чудесно, как могло бы быть, переедь он в Москву, но альтернатива достаточно хороша. Главное, что мать, когда поймет, что чувства сына сильны, смирится с неизбежным. Матвею было жалко маму. Все потому, что груз знаний она взяла на свои плечи, интуитивно защищая ребенка от возможного гнева главы семейства. Ох, как это в духе женщин! Инстинкты, что б их! Подобные древние зовы крови не пропить, не проебать.

- Не знаю, - честно ответил Матвей, потерев переносицу. – Это до охуения тяжело, Сашка. И странно. И непривычно. Мать отреагировала относительно нормально, но отец точно пиздюлей вставит и отправит к психиатру лечиться.

- Утрируешь, - хмыкнул Жарин.

- Возможно, - вздохнул согласно Шестерняков. – Но это не отменяет того факта, что будет настоящая жопа. Что ж… Буду еще два года торчать в нашем городишке, а потом посмотрим.

С Сашкой Матвей проговорил не так долго. Они обсудили подачу документов в ординатуру, прочие житейские мелочи. А разговор с матерью так и не получился. На следующий день она вела себя преувеличенно спокойно, делая вид, что разговора вечером не было. Только ее покрасневшие глаза красочно описывали ее состояние. Шестерняков-старший пытался выпытать, что произошло, но женщина лишь отмахивалась. Матвей чувстовал себя виноватым, и когда отец ушел на работу, он попытался поговорить с родительницей, но она, одарив сына взглядом а-ля «не заводи свою пластинку снова», ушла в спальню, чтобы тоже начать собираться по делам. Матвей чувствовал себя последним говном. И в тоже время ему было неприятно игнорирование матери, словно она пыталась забыть обо всем, что случилось вечером прошлого дня. Это коробило, но Матвей просто решил, что стоит дать ей время. Им все равно придется снова поднять волнующую тему.