Вечный, или Дорога в Кейсарию (СИ), стр. 69

Я поперхнулся при последних словах, представив, как она их произнесла. Пугающе и непристойно.

Бедный Люстиг.

 — Саар исчез в тот же день. И никакая должность технического директора его не удержала на этом свете — заключил он.

Да и была ли она, эта должность, подумал я. Если Цфания появлялся и исчезал по прихоти Наамы… боже, что за странная и страшная кончина для демиурга — быть поглощенным своим же собратом. И что это говорит о мире, который они создали — творцы, пожирающие друг друга, пожирающие души смертных? Неудивительно, что мы, их создания, и сами так далеки от идеала.

 — Если бы я мог, Люстиг, то помог бы тебе — сказал я, стараясь, чтобы мои слова звучали как можно искреннее — к сожалению, Шаари так ничего мне не сказал.

Он повернул ко мне голову.  — Знаешь, почему я хочу уничтожить Бадхена?  — Потому что он мудак? — предположил я. Он хохотнул.  — Ты немного обобщаешь. Нет, это куда более личное — он помолчал, словно собирался с мыслями — В тридцать третьем я вернулся из Израиля в Польшу — домой. Женился, то-се. Семья, дети. Не собирался оставаться в Лодзи, но жена не хотела уезжать, теща и тесть не хотели уезжать… и мы остались. Я уже знал, что услышу, и старался не смотреть на него. Слишком не любил подобные истории, и слишком часто их слышал во времена своего волонтерства. Люстиг продолжил с усилием:  — Нас выдал по очередной квоте глава местного юденрата, некий Хаим Румковский*. Мою семью погрузили вместе с другими жителями гетто в вагоны и повезли в Освенцим.

Последний луч солнца сверкнул в серо-розовом вечернем небе и исчез за домами. Я молчал.

 — Они все умерли на моих глазах, Эвигер — наконец сказал Люстиг — Мой годовалый сын погиб от удушья у меня на руках, а я — нет, я не погиб. Я смог выбраться, убить кучу наци, уйти в партизаны, убить еще больше наци. Вернулся в Израиль, воевал во всех войнах, похоронил почти всех своих друзей, одного за другим.  — Эзер…  — В семьдесят третьем** я снова встретил Бадхена. Умолял его убить меня. Как понимаешь, он меня не послушал.  — Почему?  — Для них это — забава, Эвигер. Чем больше ты мучаешься своим бессмертием, тем им интереснее.  — Я не мучаюсь.  — Вот я и удивляюсь. Наверное, с тобой им интересно по другой причине. Ты смертельно боишься смерти и вечно от нее убегаешь, это ведь тоже забавно.  — Да, такие уж они… забавники — пробормотал я.  — Так что, подумай снова. Если убрать их из нашей реальности, миру от этого не убудет.  — Ты так в этом уверен?  — Они часть макрокосмоса. Думаешь, если убить их земную оболочку, это всерьез может нанести хоть малейший урон им самим?  — Нет. Конечно, нет — согласился я, но не слишком уверенно.  — Только они сами могут друг друга сожрать — настойчиво сказал он — И оставить нас наконец в покое. А месть… я уже пробовал, и не раз. Ничего она не приносит. Ни удовольствия, ни удовлетворения. Но если знаешь тайное имя — скажи его мне.

Мы прошлись еще немного, но вскоре стало понятно, что встреча исчерпала саму себя. Говорить стало не о чем. Я остановился у дороги — такси в это время ездили редко, но что-то поймать было можно. Повернулся к Люстигу.

 — Ты ведь понимаешь, что не сможешь долго занимать свой пост? Лет пять, десять, ну пятнадцать — и твоя моложавость станет подозрительной. Придется исчезать с радаров, переезжать… и так раз за разом. Он пожал плечами.  — Думаю, что все закончится куда раньше.  — Надеешься, что Бадхен передумает?  — Не надеюсь. Но всякое бывает, правда? Например, ты решишь поделиться тем, что тебе успел напоследок шепнуть на ушко Моти. Или еще что-нибудь.  — Да ладно тебе, хватит — вяло сказал я. Чертово такси все не появлялось.

Люстиг тоже, видимо, уже тяготился моим присутствием. Посмотрел на часы, потом на дорогу.

 — Если что — звони мне — он протянул мне черную визитку с номером телефона. Имени на карточке не было.  — Спасибо. Я знал, что не позвоню. Но сунул карточку в карман.

Вдалеке наконец показалась белая машина с благословенной желтой шапочкой на крыше. Такси.

На выборах победил кандидат Люстига — что подняло последнего до статуса председателя Кнессета. Первым делом новое правительство отменило почти все законы, проведенные их предшественником — узаконенная эвтаназия, смертная казнь… Зиккурат тоже пошел под слом. Только одно не изменилось: население так и осталось разделено по городам — ультрарелигиозные в своих гетто, остальные — в своих. Наверное, новое правительство и хотело бы вернуть все, как было — но страна оказалась разделена бесповоротно. В части городов уже года три вовсю действовали законы галахи, и тамошние руководители не собирались столь легко отдавать власть обратно светскому правительству. Во избежание гражданской войны новый премьер просто-напросто умыл руки и оставил все, как есть. Правда, он не мог учесть маленькой детали: в отличие от него, Шаари мог игнорировать государственный бюджет и «по щучьему велению по моему хотению» расширять инфраструктуру в городах, где люди практически не платили налогов. Без сверхъестественного влияния чуда не случилось: налоги пришлось повышать за счёт тех, кто их платил всегда. Недовольных среди них оказалось очень много — люди рассчитывали на другие действия от нового правительства.

Я читал новости и в мыслях костерил Бадхена, по прихоти которого застрял в стране на пороге кризиса — экономического и политического.

Наверное, не следовало думать о нем так много — потому что в конце октября он объявился сам.

После новогодних праздников я совсем было расслабился. Суккот, праздник кущей, тоже закончился, и соседи убирали свои шалаши до следующего года, а я, глядя на красивый желтый цитрон***, оставленный кем-то на балконе снизу, вспомнил, что забыл купить лимоны — на ужин планировались креветки в чесночном соусе. Магазины открывались через сорок минут, и я заглянул в холодильник — проверить, чего еще не хватает.

До магазина решил пройтись пешком. Докупил, кроме лимонов, пива и апельсинов.

На обратном пути меня застал первый в этом году дождь — короткий и яростный. Так что до дома я добрел уже насквозь промокший. Ну, по крайней мере, пиву и фруктам ливень не повредил.

Открыл дверь, и сделал шаг назад: на пороге меня ждал Бадхен. Неподвижный, словно окаменевший.

Он выглядел еще хуже, чем в прошлый раз. Волосы стали еще более спутанными, глаза смотрели лихорадочно. Но в то же время в нем появилось какое-то неуловимое, безумное величие — неестественно прямая осанка, надменный поворот головы… король в изгнании, или страдающий манией величия бомж — его можно было принять в равной степени и за того и за другого.

 — Заходи — уронил он, и это слово упало между нами, как ржавый болт.

Я поколебался, но переступил через порог собственного дома, ставшего внезапно весьма неуютным.

От Бадхена пахло чем-то совсем диким — ладаном, железом, пеплом и еще примешивался какой-то знакомый запах.  — Ну чего тебе? — спросил я.  — Пришел.  — И разучился говорить развернутыми предложениями, как погляжу.

Он даже не отреагировал на мои слова. Взял пакет с покупками, положил… точнее, уронил на каменный пол. Послышался отчетливый треск стекла и по прихожей разлился резкий запах «Балтики».

 — Блять, что ты…!

Под его тяжелым взглядом я запнулся.

 — Ничего, выпью водички из-под крана.  — Сядь — сказал он тихо.  — Куда, на коврик в прихожей? — огрызнулся я — Дай хоть зайти одежду сменить.

Он потеснился, и я бочком пролез мимо него в гостиную. Переодеваться при нем не хотелось, как, впрочем, и садиться в мокрых джинсах на диван.

Я все же сел. Бадхен молчал.

 — Видел Нааму. — сказал я небрежным голосом — Неплохо выглядит, кстати. Приглашала заходить на чай.  — Нет.  — Думаешь, не стоит принимать приглашение?  — Нет.  — Мне тоже так кажется. Она стала еще жутче, чем раньше. Кстати, сожрала Саара.  — Кого. Кажется, вопросительные предложения он тоже разучился строить.  — Саара Цфанию. Один из ваших, если ты вдруг забыл.  — Нет.