Вечный, или Дорога в Кейсарию (СИ), стр. 66
Все чаще, протирая его влажной тряпкой, кормя с рук, передавая друг другу чашку с вином, я насильно заставлял себя казаться таким же безразличным, как раньше. Мне хотелось посягнуть на него, присвоить, объявить своим — ведь у меня никогда не было своего человека… но я терпел и ждал.
Шаари же вел себя, как обычно — ел, спал. Умирал.
— Вы не жалеете о своем выборе? — спросил я его, когда количество дней, проведенных в подвале, перевалило за четыре десятка. Июль был в самом разгаре, и жара заставила нас остаться обнаженными после очередного протирания смоченными водой футболками. В последние несколько дней я таскал его в туалет сам — он ослабел настолько, что не мог ходить. Впрочем, тащить истощенного морока было нетрудно — весил он теперь точно намного меньше меня. — О чем вы, Адам? — сегодня он дышал тяжелее, чем обычно — из-за жары, или ему становилось хуже? Я не знал. — Если бы не ваши чугунные принципы, вы бы не умирали сейчас. Наоборот, до сих пор оставались бы в должности премьера. Жили бы в своей роскошной резиденции, а не в вонючем подвале. Душегубство вам никогда не мешало, а Бадхен… может, вы просто поставили его на слишком уж высокий пьедестал? Он демиург, примитивный и древний, а не Иисус Христос. Чего вы вообще ожидали от него? — Отвечая на ваш первый вопрос — Шаари облизал губы и продолжил — я не жалею. Я морок — я не рождался, у меня не было детства, не было родителей. О чем мне сожалеть? — О бытие. О сознании. О пяти чувствах. О возможности дышать, наконец. — Я… — он замолк — да нет, ни о чем не жалею. Разве о том, что слишком уж слаб, чтобы самому сходить поссать. — Я вас отведу — вздохнул я, поняв прозрачный намек.
Вернувшись на место, он снова закрыл глаза, но мне стало уже невмоготу — последние дня три я почти все время провел в полном молчании, наедине сам с собой.
— Шаари, не спите. — Почему? — пробормотал он. — Потому что боюсь, что скоро вы заснете и не проснетесь. — Так это же хорошо… — Кому как. Мне — хреново. — Вас отпустят после моей кончины. — Да, я знаю. Но все равно хреново. Он облизал губы, и я осторожно приложил к ним чашку с водой. — Не к тому человеку вы привязались, Адам. — Знаю. Это тоже знаю. Он открыл глаза, посмотрел на меня. — Наверное, вы хотели спросить еще что-то? Пока еще я могу отвечать? — Имя Бадхена? — усмехнулся я. — Кроме этого вопроса — он тоже слегка растянул губы. — Вы жалеете о своих жертвах, Шаари? — Нет. — Почему?! — Потому что я морок — терпеливо повторил он — вы слишком многого от меня хотите. Я вытер с его лба пот — не тряпкой, просто ладонью. Подумал, что каким-то непостижимым образом снова работаю проводником — теперь уже против своей воли. И если раньше я провожал людей, к которым, откровенно говоря, ощущал лишь приличествующую долю сочувствия, теперь это было совсем другое.
Я расставался с человеком… с существом, которое хотел считать своим. Которое было моим. Которому я отдал кучу времени, сил и эмоций. И которое не хотел отпускать.
— Не умирайте, Моти — сказал я, стараясь, чтобы это звучало небрежно. Но голос получился на редкость трагичным. — Пока что не умираю — сказал он вполголоса, не открывая глаз — так что если хотите еще что-то сказать, говорите сейчас. Говорить мне не хотелось. Вместо этого я склонился к нему, запечатлевая осторожный поцелуй на его губах. Он слегка шевельнул ими — непонятно, отвечал ли на поцелуй или что-то собирался сказать. — Что? — спросил я. — Адам… — легкий выдох. Я вновь наклонился, раздвигая его губы языком. Он был прав — если я что-то хотел выразить, надо было делать это сейчас, пока он жив.
Шаари не шевелился, не отвечал мне, но и не мешал.
Я прошелся губами и языком по его обнаженной, солоноватой от пота коже. В голове билось, что надо поспешить, пока из больного на голову влюбленного я не превратился в больного на голову некрофила.
Я оглаживал его бока, грудь и впалый живот. Он не был возбужден, разве что едва — я решил принять это как знак согласия. Впрочем, в нашем теперешнем состоянии это не играло большой роли — я поступал как мерзавец, и сам это прекрасно понимал. Всю свою жизнь я старался не наносить прямой и непоправимый вред людям, а сейчас, в данную минуту, готовился овладеть умирающим человеком… существом. Только потому, что нестерпимо этого желал.
Его тело было вялым и расслабленным, и я время от времени проверял, что он все еще дышит. Подготовить его из-за этого оказалось легко. Войти — труднее, потому что стало ясно, что до меня там никого не было. От осознания этого на душе стало еще гаже, а член наоборот, окаменел до невозможности. Я сжал зубы, нависнув над ним, лаская взглядом его влажный от пота лоб, четко очертившиеся за последнее время скулы, слегка отросшую щетину — всего пару дней назад я таки убедил его сбрить бороду. Шаари приоткрыл глаза, глядя вроде бы на меня, а может и внутрь себя — в душу, которой у него, скорее всего, никогда не было. Я вновь поцеловал его, ощущая легкий ответ языка, а потом, оторвавшись от побледневших губ, через силу продолжил свое невыносимое преступление — пока не довел его до конца.
====== Глава 31 ======
Глава 31
Лучи летнего солнца разбудили меня. Я с неохотой разлепил глаза. Тела Шаари рядом не оказалось. Наверное, Бадхен убрал его еще ночью. С одной стороны, это было весьма предусмотрительно — никому не хочется просыпаться рядом с трупом. С другой — я так и не успел попрощаться.
Я лежал и думал о Моти. О том, что успел отчаянно привязаться к нему, если не сказать больше. О том, как буду жить без него и привыкать к этой пустоте.
Откуда эти чувства, я не знал. Жил ведь тысячи лет и не тужил, с легкостью провожая на ту сторону одно поколение смертных за другим. Я не существовал в вакууме — во все времена вокруг меня находилось много людей — товарищи по интересам, знакомые, слуги. Я привязывался к некоторым в большей или меньшей степени, порой сожалея, когда особо светлая голова покидала этот мир. Но не помню, чтобы горевал или тосковал даже по лучшим из них.
Но Шаари…
Не открывая глаз, я подобрал с пола белую футболку, которая все еще сохраняла его запах. Вдохнул полными легкими, еще и еще, понимая, как глупо и мелодраматично выгляжу в этот момент. Тоска наполнила сердце, и я отвернулся к стене, надеясь, что за мной не подглядывают двое любопытных демиургов.
К полудню дверь наконец открылась, и на пороге появился Бадхен. Я повернулся на звук, и смотрел на него сквозь полусомкнутые ресницы, гадая, что мне обещает его появление. Отпустят ли меня, или убьют под шумок, коли не сумел достать нужный кусочек информации, теперь навеки потерянный со смертью морока?
Бадхен спустился вниз по ступеням, подошел ко мне.
Выглядел он неважно — волосы всклокоченные и не слишком чистые, в некоторых местах видны чешуйки пепла, словно он провел ночь на пожаре. Пах он дымом и пеплом, совсем как Финкельштейн в былые дни. В белках глаз виднелись красные прожилки, а одежда казалась еще более неопрятной, чем обычно.
Он пару мгновений стоял, словно раздумывая, а потом носком кроссовки толкнул в меня в плечо. — Вставай, принцесса. Утро.
Я отвернулся к стене, пряча от него лицо.
— Если боишься, что я тебя убью, то сразу можешь расслабить булки — этого не случится. Как ни странно, его слова подействовали самым успокаивающим образом. Наверное, я и правда ждал окончательной развязки, особенно после смерти Шаари. — Отрадно слышать. К чему такая перемена? — спросил я, слегка поворачиваясь к нему.
— Спроси у Финкельштейна.
Я не настаивал.
— Ладно. Допустим, убивать не станешь. Что теперь? Мне можно уходить? — Иди, коли пожелаешь — Бадхен пожал плечами. — Оставаться здесь точно не пожелаю. Так что спасибо за гостеприимство, я пошел. Он посмотрел на меня с легким отвращением. — Как все-таки жаль, что ты так туп, Адам. И всегда делаешь неправильный выбор. Финкельштейн, Шаари… кто следующий, бомж с южного Тель Авива? — Ты что, ревнуешь? — К кому? К своим же отросткам? — усмехнулся он — скорее, удивляюсь твоей небрезгливости. Проникнуться чувствами к мороку-полутрупу, после того, что было между нами на море… — в его голосе мелькнула издевка — впрочем, это поправимо.