Вечный, или Дорога в Кейсарию (СИ), стр. 41

По прилете в Израиль Люстиг взял прямо в аэропорту машину и повез нас в город, где мы вдвоем зашли в банк, и я перевел на его счет необходимую сумму, взяв на прощание номер телефона. На том мы попрощались и разошлись. Я вскоре получил новый европаспорт и, продолжал колесить по Европе, пока несколько лет назад не вернулся в Тель Авив и обосновался здесь. В ту пору я попытался найти Люстига — хотелось еще раз поблагодарить за руку спасения в столь нужный мне момент. Но телефонный абонент оказался недоступен, а банковский счет, на который я делал перевод, был деактивирован. Теперь понятно, почему — все эти годы он находился в заключении.

На душе стало мерзко.

Надо было ответить Саару на звонки, подумал я. Может, отвлекся бы от неприятных раздумий.

В дверь позвонили, и я хмыкнул: должно быть, Цфания явился по мою душу лично.

 — Иду я, иду — пробормотал, потому что звонок верещал уже не переставая, и резко распахнул дверь.

На пороге стоял Женя Финкельштейн.

Его куртка и джинсы были насквозь промокшими от дождя, короткие волосы блестели от капель, лицо и губы казались блеклыми от усталости, так, что даже его серые, как у Бадхена, глаза словно затерялись на общем фоне.

 — Можно зайти? — спросил он светским тоном, словно это не с него в эту минуту стекали струйки воды.

 — Проходи — я потеснился, пропуская мимо себя внутрь квартиры. Кажется, вечер невеселых размышлений только что накрылся медным тазом. Комментарий к Глава 18 * Виктор Люстиг – “человек, продавший Эйфелеву башню дважды”. https://ru.m.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D1%8E%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%B3,_%D0%92%D0%B8%D0%BA%D1%82%D0%BE%D1%80

====== Глава 19 ======

Глава 19

 — Из-за чего спешка? — спросил я, кидая Жене полотенце. И не поверил своим глазам: он поймал его с трудом, словно внезапно разучился нормально двигаться.  — Нет никакой спешки — сказал Финкельштейн, садясь на диван, жалобно скрипнувший под его тяжестью — просто пришел навестить старого друга.

Он откинулся на диванную спинку, но тут же охнул и схватился за бок. Я покачал головой.

 — Худо тебе?  — Бывало и хуже.  — Что случилось? Женя с трудом принялся сдирать с себя мокрую куртку. Под ней была опять-таки насквозь мокрая футболка. А под футболкой — огромный синяк на полживота, уходящий куда-то за бок и на спину.

Я присвистнул.

 — Кто это тебя так? Бадхен?  — Нет — прокряхтел он — хуже. Упал с крыши на работе.  — Мне казалось, ты неуязвим — удивился я.  — Мне тоже… казалось — он осторожно касался пальцами синяка, словно проверял, насколько тот болезненный.

Я принес из ванной комнаты тюбик вольтарена, протянул ему.

 — Держи. Дать таблетку?  — Дай. И чай, если можно. И ужин, если можно, подумал я. И переночевать. С другой стороны — если он не побежал с таким синячищем к Бадхену, значит, отношения у них далеко не сахарные, а мне это на руку.  — Костик может тебя вылечить?  — Может, но не будет.  — Почему? Опять разногласия в святом семействе?  — Он слишком занят своим новым хобби — сказал Женя, смазывая бок толстым слоем вольтарена — ему не до меня.  — Да ладно, не может быть, что настолько занят.  — Может, Адам, может. Его или не бывает сутками дома, или он запирается в комнате и торчит там днями и ночами. Я намекнул однажды, что с мороком хорошо бы покончить… он чуть со мной самим не покончил.  — Ни хрена себе — пробормотал я.  — Как ни больно признавать, но Костик подсел на души, как наркоман — глядишь, сам откроет проход к дереву, лишь бы морок продолжал приносить жертвы.  — Откуда у них столько людей на убой?  — Бомжи, гастарбайтеры из стран третьего мира — людей хватает. В таком деле все равно, убиваешь ты миллионера, топ-модель или проститутку с пляжа Тель Барух. Душа есть душа, а тело искать никто не будет. Я не ответил. Стало мерзко, что творец нашего мироздания превратился в банального душееда. Как его там?.. Аммат*, кажется?  — Чем вообще занимаешься? — спросил Женя, закручивая крышку на тюбике. Я увидел, что он собрался надеть мокрую майку обратно, сжалился и отобрал ее вместе с курткой.  — Дай кину в сушилку. Ничем не занимаюсь… Живу, пока дают. Пока Бадхен дает, в смысле.  — Ни с кем не общаешься? — спросил он словно невзначай, и я понял, что он знает. Знает, что я встречался с Наамой, что я видел убежище с бессмертными «овощами»… все знает.  — А тебе-то что?  — То, что ты играешь с огнем. Наама использует тебя, как и всех на своем пути, но в случае чего прикрывать не станет, так что если надеешься на ее покровительство, то зря. Все, кто на нее полагались, превратились в… впрочем, ты и сам их видел.  — Пока что никто никого не использует, кроме как ты меня в качестве аптечки — буркнул я — давай сюда мой вольтарен.

Я протянул руку. Он вложил прохладный тюбик в мою ладонь, задержал ее в своей ладони, неохотно выпустил.

 — Ты ведь понимаешь, что из ее затеи ничего не выйдет? Из всех соратников у нее остался только Люстиг, остальных давно пора отправлять на кладбище.  — Ты с ним знаком?  — Через Бадхена — тот переехал сюда в начале двадцатого века и увлекся местными реалиями и смертными. Заодно начал раздавать плоды с дерева налево и направо. Люстиг, кстати, из Мапай**, дружил с Арлозоровым, пока того не заказал муж бывшей любовницы, Магды Геббельс. Я засмеялся.  — Что? — с интересом спросил Женя. Он оттаял, волосы высохли, а лицо и губы приняли свой обычный цвет.  — Сплетням про Геббельсов — сто лет в обед, Жека.

— Всего лишь восемьдесят.

 — Оставайся на ужин — сказал я неожиданно для себя самого — правда, изысков не будет, но бутерброд с печеночным паштетом приготовить не проблема. Он посмотрел на часы.  — Спасибо, у меня как раз есть полчаса. А дома еды нет.  — Костик все подъел? — сочувственно спросил я.  — Наоборот, он практически перестал принимать пищу… поэтому и нечего есть — я сам обедаю на работе или в столовке возле пожарной станции.

Как же все изменилось, подумал я. А ведь всего пару месяцев прошло с тех пор, как съехал от них.

Вскипятил чайник, кинул в чашки по пакетику чая. Отнес их на журнальный столик в гостиной, и повернулся, чтобы вернуться на кухню за хлебом и паштетом, но тут вечернюю тишину, наполненную лишь шорохом дождя, прорезал пронзительный вой сирен скорой помощи и полиции. Такой шум могло издавать одновременно карет пять-шесть, не меньше.

Мы с Женей переглянулись.

 — Теракт? — предположил я.  — Включи новости. Я включил телевизор на втором канале и замер с пультом в руках, оглушенный какофонией, творящейся на экране. Показывали экстренный выпуск новостей, и, судя по серьезным и в то же время торжествующим лицам дикторов, только что произошло нечто драматичное и сверхвыдающееся. Как минимум, падение астероида, высадка инопланетян, или…  — …второе за пятнадцать лет покушение и убийство премьер-министра — скорбно и вместе с тем удовлетворенно говорил ведущий с блестящими от геля волосами — Мы с величайшим прискорбием сообщаем о смерти Авраама Гедалии, главы правительства и лидера ведущий партии «Бина»…  — Ничего себе — растерянно сказал я — они и правда маловато продержались.  — Дай послушать — напряженно сказал Женя.  — …обязанности будет выполнять и.о. премьера Израиля, министр экономики Моти Шаари. Единомышленник и собрат по партии погибшего несколькими месяцами ранее Саула Немца, министр…  — Мне надо идти, Адам — сказал внезапно Финкельштейн, поднимаясь с места. Поискал глазами — я догадался что, и кивнул в сторону кухни, где стояла сушилка.  — Надо так надо — ответил я мирно — только привет Бадхену от меня не передавай. Может, он так совсем обо мне забудет? Вдалеке до сих пор проносились ревущие амбулансы, и я гадал, зачем одному-единственному мертвому премьеру так много карет скорой помощи.  — Поговорим потом — он вытащил из сушилки просохшую одежду, и пыхтел ценные указания, наскоро напяливая куртку и ботинки — Не слушай Нааму, не играй с ней в ее игры, поверь, тебе же хуже будет. В общем, держись от нее подальше.  — Хорошо. Буду держаться подальше.  — И будь на связи — буркнул он напоследок, и захлопнул за собой дверь.