Меценат и бродяга (СИ), стр. 4

— Э-э-э-э, прости, что?

— Да так, ничего.

— А женщинами ты, значит, не питаешься?

— Время от времени.

— Вот как…

Максим задумался. С настойчивостью пьяного он пытался понять, что значили эти слова? Его друг признался в своей нетрадиционной ориентации или..? Что это нахрен было такое? Может, уточнить? А, нафиг этот бред…

— Слушай, чувак, а я вот давно один… — издалека начал Максим.

Он чувствовал, что еще немного и его понесет по бездорожью. По бездорожью пьяных излияний и откровений, которые его новому знакомому, скорее всего, и нахер не упали. Но соблазн поплакаться был так велик, и возможность для этого выпадала столь редко, что он начал было свой рассказ, как послышался голос бармена:

— Андрей…

Они синхронно посмотрели в сторону стойки.

— Мне нужно играть второй сет, — быстро сказал пианист, — это недолго, всего минут сорок. Ты подождешь меня?

— Как нехуй, — ответил опьяневший Макс, — я буду не просто ждать, а наслаждаться твоей божественной игрой, чувак. Я весь тут, душой и телом.

Андрей улыбнулся, и, кивнув куда-то в сторону, сказал:

— Туалет вон там, если что. Кстати, и ты мог бы заказать себе что-то, пока я играю. Здесь просто убойный коньяк… Поэтому тебе необходимо поесть.

— Ах, да это гребанная ослиная ссанина, а не коньяк! — смеясь, отвечал Максим, польщенный такой заботой, – иди уж, играй, зрители ждут…

Через несколько минут Максим провалился куда-то в анабиоз. Завороженный звуками рояля, он полулежал на столе, и думал, ну какого же хрена он не был здесь раньше? Вот всегда так… Ищешь что-то, ищешь у чёрта на рогах, а самое хорошее всегда оказывается у тебя под носом, а ты ни сном, ни духом…

Андрей играл фантастически. Блистательно. Божественно. А потом у Макса закончились наречия для характеристики. Он просто перестал думать о чём-либо ещё, кроме этих всепоглощающих разум звуках. И об этих глубоких зелёных глазах.

Медленно, но очень упорно он пробовал разобраться в своих чувствах, но вскоре оставил эти попытки, как заведомо провальные. Ибо логики в них не было. Ни логики, ни здравого смысла. Он снова погрузился в музыку.

Она была… странная. Большей частью какие-то блюзы или госпелы, и вообще какое-то древнее дерьмо двадцатых годов. Но, чёрт возьми, такое прекрасное дерьмо, что сердце от него наполнялось каким-то тягучим мёдом, и невозможно было удержать слёз умиления. Кроме шуток. Этот чёртов пианист просто трахал рояль с таким смаком, что хотелось к нему присоединиться.

«И откуда он только взялся на мою голову — думал пьяный Максим, — откуда такие, мать их, вообще берутся?»

Сет закончился поразительно быстро, и зрители пьяно проорали на бис, поэтому Андрею пришлось сыграть ещё несколько композиций. Макс, уже не стесняясь, лежал головой на столе, мечтая о чём-то странном, и стараясь не анализировать это.

Когда Андрей вернулся, он просто посмотрел на него осовевшими глазами и, сложив руки в молитвенном жесте, сказал:

— Я только что прикоснулся к вечности…

Андрей рассмеялся, усаживаясь рядом, и подливая коньяка в рюмки.

— Я рад, — смущенно ответил музыкант, — потому что…

— Чувак, просто ответь мне сейчас на один вопрос, — бесцеремонно перебил его Максим с видом крайней серьёзности, — ты женат?

- Нет.

— Это хорошо… — ответил Макс, залпом опрокидывая рюмку коньяку, — то есть… Я хотел сказать, что это не очень хорошо в каком-то смысле, ну… В общем… Забей.

— Что ж, могу ли я спросить тебя об этом в свою очередь? — более раскованно, чем обычно, спросил Андрей.

— Можешь. Спроси меня.

— Ну, и?

— Нет, чувак. Я не женат. И вряд ли я когда-либо буду.

— Это ещё почему?

— Да так… – Максим оглянулся в поисках официанта, — у нас бухло закончилось, Шопен. Давай еще возьмём.

— Как скажешь…

— А ты, я вижу, крепкий орешек. Любишь бухнуть. И умеешь.

— Долгие годы тренировок на море.

— Ну да. А хуле там ещё делать, правильно? Только бухать и в жопу долб… То есть, я хотел сказать, что в принципе, там довольно скучно… Да?

— Можно и так сказать, — пропустив его тираду мимо ушей, отвечал Андрей.

Официант принес им еще одну бутылку.

— Пойло здесь отстойное, — с видом знатока продолжал Максим, — но не самое худшее. А так, вообще, милое местечко. Какого хрена я не знал о нём раньше?

- Рудольфыч иногда бывает весьма полезным, не так ли? – улыбнулся Андрей.

- И не говори. Иногда он просто кладезь всяких познаний и хитроумных штук. Он, вообще, можно сказать, моя правая рука. Он узнаёт цены моих конкурентов гораздо быстрее, чем мои заторможенные секретарши. Вот уж у кого не бывает превышения скорости!

Они рассмеялись этому глубокомысленному выводу, а Максим тем временем продолжал:

— Я рад, что я повстречал тебя.

— В самом деле? — Андрей странно улыбался, вопросительно глядя на Максима.

— Стал бы я разбрасываться такими словами с кем попало, — убедительно проговорил Максим, закуривая, — ты просто не знаешь меня.

— Как и ты меня…

— Что ж. Настал этот момент. Расскажи мне о себе.

Максим облокотился локтями о стол, смотря в упор на Андрея, который, под действием алкоголя, уже казался ему спустившимся ангелом с небес.

— Что именно тебе хотелось бы услышать?

— Всё. От начала до конца.

— Начнём с того момента, когда меня забрали из роддома?

— Ну, тут по усмотрению. Это не самая важная информация.

— Тогда что?

— Вот как… Как… — вторил Максим, глядя на руки Андрея, — как ты можешь вот этими руками делать всё это?

Без лишних церемоний он просто взял руки Андрея в свои, рассматривая их, словно перед ним было какое-то сокровище. Между ними пробежал электрический заряд такой силы, что они оба неожиданно посмотрели друг другу в глаза. Андрей не пытался высвободить руки, но и не совершал каких-либо действий, выражающих его истинные чувства.

— Просто техника, – тихо ответил пианист, — долгие годы… Как я уже говорил.

— Нихрена это ни разу не техника… — задумчиво говорил Максим, рассматривая его пальцы, — знаешь что? Я вот, что скажу тебе. Однажды я был в филармонии. Лет сто назад. Я был тогда мальцом, и мать повела меня. Не помню уж, что там было, Новый год, какой или другой праздник… Но тогда приезжал какой-то там именитый чувак из Англии… Я забыл фамилию. Так вот… Он играл дохера всякой крутой музыки. Шопен вроде бы, и еще что-то там… Прокофьев, кажется. Не помню, короче. Там было много всяких пассажей, скорость такая была, что мне казалось этот рояль сейчас провалится сквозь сцену нахрен. Так вот. Он тебе даже в подмётки не годится.

Андрей рассмеялся, сжимая руки Максима в своих.

— Это самый лучший комплимент, который мне доводилось слышать, — смеясь, отвечал он, — но вряд ли я смогу тягаться с «чуваком из Англии». Поверь мне, если он солировал в филармонии, он был в разы круче меня.

— Не! – отмахнулся Максим, — он реально был хуже. Он не вызвал у меня никаких чувств. Вот, у кого «просто техника». А у тебя… У тебя есть душа.

— Это вряд ли… Я просто обычный лабух из ресторана, приятель.

— Да что ты гонишь, — возмутился Макс, сжимая его тонкие пальцы, — ты чё, не веришь мне? Что за скромность?

— Здоровая самокритика…

— Перфекционизм это, а не здоровая критика, — философски констатировал Максим, — но мне это нравится. Я сам такой.

Андрей посмотрел куда-то в сторону, и слегка освободил свои руки от железной хватки Максима. Инстинктивно Максим тоже посмотрел туда и увидел, как двое типов насмешливо наблюдают за ними, попивая пиво. Ах, да, тут же общественное место, чёрт подери. Это значит, что ему нельзя хватать Андрея за разные части тела, как бы ему этого ни хотелось.

А этого хотелось, как ни странно.

Они переглянулись, хлопнув ещё по стопке коньяка. Максим чувствовал, как он проваливается в бездну этих глаз, и им овладело то странное, почти неуловимое чувство абсолютного счастья, столь редкого в его повседневной жизни.