Burning for your touch (ЛП), стр. 133

Они оба стонут от этого контакта.

Смогут ли они справиться с этим? Смогут ли они вернуться к тому, что было раньше? Что это вообще? Эксперимент? Просто кайф и адреналин от концерта? Ещё один способ сказать «спасибо» за то, что он вообще купил билеты? Ещё одна попытка Исака развеселить Эвена после стычки с парнями? Или это эмоциональный всплеск, потому что сегодня у Исака день рождения, и он далеко от дома, и может быть, кем захочет? Что они делают?

— Перестань думать, Эвен. Перестань, — говорит ему Исак между поцелуями, и Эвен старается. Старается изо всех сил.

Он делает всё, что может, до тех пор, пока в этом больше нет необходимости, пока Исак не начинает дразнить его, уверенно двигая рукой по члену, методично вращая кистью и так тяжело дыша, будто наслаждается процессом не меньше, чем Эвен.

Эвен, который больше не может отвечать на поцелуи, слишком поглощённый ощущением рук Исака на себе. Он не может отвечать на поцелуи, но губы Исака по-прежнему касаются его кожи, он лижет его шею, разрушает Эвена. Он не уверен, но кажется, Исак отнимает руку на секунду, чтобы облизать ладонь, и снова возвращается к нему. И это последняя капля. Разрушительная точка невозврата.

Эвен кончает в ладонь Исака, как тринадцатилетний мальчишка. И он бы смутился, если бы не чувствовал, как Исак прижимается к нему возбуждённым членом, как его тело молит о прикосновении и разрядке.

Эвен целует его и тянет вниз, пока Исак не падает на спину на свой спальник, поднимая на него испуганные, но полные страсти глаза.

— Это надо снять! — говорит Эвен, опускаясь перед ним на колени и начиная стягивать джинсы Исака.

Исак позволяет ему. Он выглядит смущённым, но не сопротивляется. Он раздвигает ноги, чтобы Эвен мог расположиться между ними, и позволяет ему снять с себя джинсы и отбросить их в сторону через плечо.

— Можно? — спрашивает Эвен, потому что это Исак, и он не хочет сломать его. — Я хочу увидеть тебя.

Я хочу увидеть ТЕБЯ.

Дороги назад нет. Эвен понимает, что это точка невозврата. Это так. Он не думает, что Исак когда-либо позволял кому-то увидеть себя в трусах, не говоря уже о полной наготе.

— Да. Можно. Да, — тяжело выдыхает он, и Эвен не тратит больше времени, подцепляя пальцами нижнее бельё Исака на тазовых косточках.

Он не тратит времени зря, а просто стягивает его серые трусы вниз по бёдрам, по гладкой коже ног, зачарованно глядя на каждый сантиметр, ранее скрытый тканью.

Лицо Исака пылает, и стыд застилает глаза, грудь поднимается и опускается невероятно быстро.

Стыд. Стыд. Стыд. Всё дело в стыде. Они с Исаком такие разные, но в то же время так похожи. Их определяет стыд. Их обоих. Стыд Исака обжигает его и людей вокруг, а стыд Эвена делает его безжизненным в глазах тех, кто его любит.

— Ты такой красивый, — говорит Эвен и чувствует, как Исак горит от сдерживаемых чувств и страсти. Он ощущает абсолютно всё.

Хватит с него вопросов. Он может задать их позже. Все вопросы потом.

Сначала минет. Эмоциональный срыв потом.

Эвен решительно наклоняется и берёт член Исака в рот. Он никогда не делал этого раньше. Он никогда не пробовал на вкус другого парня. Он никогда не испытывал ничего подобного и может использовать в качестве примера только просмотренную порнушку. И всё же он не думает, что Исак будет судить его слишком строго. У него скорее всего ещё меньше опыта, чем у Эвена.

Сначала минет. Все комплексы потом.

Эвен плотнее обхватывает губами головку и начинает сосать. Выходит слишком неловко. Мокро. Отчаянно. Вероятно, в какой-то момент он задевает нежную кожу зубами, но, если судить по тому, как Исак не может контролировать себя и подаётся ему навстречу, он получает удовольствие от происходящего. Ему не больно. Он не обжигает Эвена.

Эвен помогает себе руками, и лижет, и сосёт, и целует, и всё это какой-то бред, но он не чувствует ничего кроме гордости. Исак хватает его за волосы через минуту или две и потерянно стонет: «Эв!», желая предупредить.

И Эвен знает, что Исак на грани. Он это чувствует. Он пытается не выпускать изо рта его член, почувствовать его вкус ещё немного. Он хочет взять его глубже, но Исак руками отталкивает его, испуская низкий, практически порнографический стон, который опаляет мозг Эвена.

— О господи! Ох ты бля…

Эвен скользит по телу Исака, чтобы поцеловать его, чтобы обнять, пока он кончает. Он целует и обнимает Исака, пока его грудь не перестаёт тяжело подниматься, пока его дыхание наконец не выравнивается.

Вау.

ВАУ.

Кажется, лексикон Эвена значительно обеднел. Он дышит, уткнувшись носом в шею Исака, лёжа на нём в одних трусах, в то время как на Исаке лишь футболка. И он слишком устал, чтобы бояться реакции Исака теперь, когда «химические вещества» начинают испаряться из его тела.

Он всё равно готовится к худшему.

— Мы только что занимались сексом? — с искренним интересом спрашивает Исак, и Эвен не может сдержать смех, лёжа у него на груди.

— О боже.

— Я серьёзно! Блядь. Феллацио и ручная стимуляция могут считаться сексом?

Феллацио и ручная стимуляция. Да кто вообще употребляет такие слова?

— Нет. Очевидно, что это просто дружеские, платонические действия, как садоводство и вязание. Без сомнения, — фыркает Эвен, заставляя Исака усмехнуться.

Это «послевкусие» оргазма?

— Я спрашиваю, чтобы знать, к какой категории отнести потом. Ну знаешь, когда я буду писать отчёт, чтобы отразить суть этого эксперимента, — говорит Исак. — Для справки. На будущее. Кстати, это всегда было в моём списке. Ну типа попробовать.

— Ой, заткнись! — Эвен пихает его в плечо и смеётся сильнее. Он чувствует, что он под кайфом, и никак не может перестать хихикать. Ему кажется, он мог бы смеяться много дней подряд.

— Я серьёзно.

— Да? Не забудь записать, что ты забрызгал спермой мой спальник. Очень важная деталь.

— Заткнись.

Эвен берёт свою футболку и вытирает их обоих, говоря, что просто купит завтра новую на фестивале. Всё нормально.

Они обнимаются на спальном мешке Исака, пока кайф от оргазма не начинает медленно рассеиваться. Они обнимаются, пока неуверенность не просачивается внутрь, пока вопросы снова не возникают в голове.

Какого хрена мы только что сделали.

Эвен даже не может прокомментировать или пошутить о гомосексуальной природе их действий, потому что не уверен, как разбираться с травмой Исака теперь, когда он видел те исписанные тетради. Смогут ли они вернуться к тому, что было раньше? Сможет ли Исак снова посмотреть ему в глаза и сказать, что он НЕ ГОМОСЕКСУАЛ?

Что они делают? Что это? Будут ли они игнорировать друг друга на следующей неделе, когда день рождения Исака останется в прошлом? Было ли это третьим желанием Исака? Расскажет ли ему когда-нибудь Исак о том, что у него на душе? Признают ли они, что могут касаться друг друга без помощи воды? Они теперь вместе? Что это?

— Я знаю, что ты сейчас думаешь, что испытываешь ко мне чувства, — говорит Исак, словно снова забрался к нему в голову, и Эвен под ним замирает. — Допамин, эндорфины, серотонин, окситоцин. Все эти гормоны счастья выделяются, когда ты достигаешь пика сексуального удовольствия. Они заставляют тебя думать, что ты «влюблён», но это не по-настоящему. Просто твои тело и мозг обманывают тебя.

Исак выбирается из его объятий. Но по какой-то причине на этот раз ерунда, которую он говорит, не задевает Эвена. Не заставляет его обижаться на Исака. Потому что он не кажется и наполовину таким убедительным и холодным, как обычно. Скорее похоже, что он пытается убедить себя, не Эвена. Пытается вернуть себе немного контроля над происходящим, после того как полностью отказался от него.

— Я не испытываю к тебе чувства, — говорит Эвен, зная, что именно это Исак хочет услышать. — Это просто кайф после феллацио и ручной стимуляции. В этом нет никаких чувств.

— Хорошо.

— Да, хорошо.

Reductio ad absurdum.

Исак встаёт и быстро натягивает трусы, будто он смущён и не уверен в себе. И несмотря на то, что он мельком видит его голый зад, действия Исака кажутся Эвену по-дурацки трогательными. То, что Исак просто надевает трусы, трогает Эвена. Он чувствует охвативший Исака стыд даже на расстоянии.