Burning for your touch (ЛП), стр. 130

Он целует его в уголок рта. Он целует его скулы. Он целует его за ушами. Он целует его в уголках глаз, там, где собираются морщинки, когда он счастлив. Он целует его в лоб. Он целует его волосы. Он целует его между бровями. Он целует его в переносицу. Он целует его подбородок. Он целует его везде.

И когда Исак заканчивает, он прижимается лбом ко лбу Эвена и гладит большими пальцами его щёки. Медленно и осторожно, туда-сюда, успокаивая его, в то время как сам Эвен задыхается, и задыхается, и задыхается.

— Лучше? — спрашивает Исак, и его голос тоже полон нежности.

Эвен пока не может открыть глаза, он слишком боится, что если посмотрит в эти зелёные озёра, то ещё глубже провалится в свои чувства. Он кивает, а Исак прикасается к его лицу, будто это драгоценность.

Эвен не может открыть глаза. Это слишком. Прикосновений и голоса Исака достаточно, чтобы заворожить его. Он не может добавить к этому ещё и взгляд. Возможно, он понимает, что имеет в виду Исак, когда говорит, что их прикосновения ошеломляют его. Только вот у Исака проблемы с тем, чтобы справиться с новым ощущением, в то время как Эвен просто влюблён в него.

Он смущённо ахает, когда Исак прижимается губами к его векам. Исак прикасается к его глазам, сцеловывает непролитые слёзы.

Эвен задерживает дыхание и замирает в его руках, пока Исак не отстраняется, настороженно и нерешительно, словно боится, что пересёк черту.

Когда Эвен открывает глаза, он понимает, что падает. Исак отправил его в свободное падение.

— Голубые, как вода в бассейне, — выдыхает Исак, который, кажется, удовлетворён реакцией Эвена на свои действия. — Твои глаза. Они такие голубые, когда ты грустишь. Я вижу и чувствую в них твою боль.

Эвен обнимает его за талию и целует в губы.

Он целует его настойчиво, неудержимо. Его мозг объят огнём гораздо более сильным, чем тот, что зажгли в нём Элиас и парни. Огнём, сметающим всё на своём пути, заставляющим забыть о всех обидах, о всей боли, о всех попытках её скрыть.

Эвен целует его, и Исак целует его в ответ.

Это очень похоже на их первый поцелуй в тот день, когда Исака забрали у него, когда он бежал навстречу Эвену, когда врезался в него своим телом. Это отчаянный поцелуй, ошеломляющий, значительный, слишком значительный для его понимания. Эвен целует Исака, и движения его губ грубы, и неловки, и страстны, и эмоциональны, и ему необходимо какое-то время, чтобы понять, что он отпускает свою боль, растворяя её в этом поцелуе. По крайней мере чувства вырываются на свободу.

Исак позволяет Эвену брать то, что ему необходимо, что он хочет, чтобы убедиться, что он не похоронит это внутри себя. Он позволяет ему сминать свои губы, лишь бы эти чувства продолжали находить выход.

Эвен замедляется, легко касается его губ ещё раз и отстраняется.

Исак выглядит поразительно.

— Думаю, мы теперь квиты, — улыбается Эвен, стараясь отдышаться.

— Ненадолго.

Исак снова притягивает его к себе, обхватив ладонями лицо, и целует так нежно, что у Эвена подгибаются пальцы на ногах.

Они целуются и делают паузу, лишь чтобы посмотреть друг на друга и нервно захихикать, опуская глаза.

Всё это в новинку. Совершенно в новинку.

Исак гладит большим пальцем щёку Эвена и улыбается. Всё это поразительно, и Эвен не знает, что сказать.

— Лучше?

Эвен кивает, чувствуя себя опьянённым и уставшим.

— Когда я вижу, что тебе грустно, меня переполняет желание наказать всех, кто причиняет тебе боль. Понимаешь?

— Исак, пожалуйста, не убивай моих друзей, — слабо улыбается Эвен.

— Я хочу, чтобы они знали, что я их пощадил лишь потому, что ты попросил, — говорит Исак, потом наклоняется и снова целует Эвена в щёку.

В этом нет смысла, но Эвен чувствует себя таким любимым, таким окружённым заботой. У него от этого чувства зудит кожа. Он вдруг вспоминает, что Исак тоже был с ним в машине, что он слышал слова Элиаса, однако он всё равно здесь и дарит Эвену невероятную нежность.

— Кстати, это неправда. То, что сказал Элиас, — выдыхает он, чувствуя руки Исака на своём лице. — Я делаю это не потому, что хочу, чтобы ты меня обжёг. Я этим больше не занимаюсь. Уже давно. Это неправда. Ты никогда не обжигал меня. Ну кроме тех разов, когда я тебе говорил об этом, и того раза, когда я соврал в лаборатории.

— Я знаю, — отвечает Исак, мягко улыбаясь, словно это не имеет значения. — Не переживай из-за этого. Я знаю. Всё нормально. Нам необязательно сейчас говорить об этом.

Их губы снова встречаются, и Эвен уже сбился, кто и сколько раз был инициатором поцелуев. Они квиты? А будут когда-нибудь?

Они целуются на пляже, как будто они влюблены, как будто они реально существуют, как будто они настоящие партнёры, хотя в действительности это лишь побочный эффект эмоционального дня.

Они целуются лениво и нежно. Они целуются, пока Эвен, на мгновение оторвавшийся от Исака, чтобы полюбоваться румянцем, окрасившим его щёки, не замечает в отдалении Элиаса, Мутту и Микаэля.

Эвен пытается оттолкнуть его, чувствуя, как в голове вспыхивают жестокие слова, написанные рукой Исака — «Я НЕ ГОМОСЕКСУАЛ», слова — символ его невероятного стыда, но Исак продолжает цепляться за него, притягивая к себе.

— Исак, там парни…

— Мне плевать. Пусть видят. Пусть видят, что это не болезнь, что это не симптом. Пусть видят, какими красивыми мы можем быть, — говорит Исак, и Эвен любит его так сильно, что, кажется, готов взорваться. — Поцелуй меня.

И тогда Эвен вдруг понимает, что стыд Исака, глубоко укоренившийся стыд Исака, заставляющий его гореть изнутри, а потом и снаружи, стыд, заставляющий его сворачиваться в клубок и плакать по ночам, стыд, заставляющий его ненавидеть своё существование, больше не имеет значения.

Когда Эвену больно, стыд Исака ничего не значит.

Благополучие Эвена становится приоритетом.

Эвен не может дышать и не только потому, что Исак целует его, в то время как его лучшие друзья смотрят на них.

«Пусть видят, какими красивыми мы можем быть».

Эвен целует его. Эвен позволяет им увидеть.

Эвен наконец позволяет им увидеть.

Он отпускает себя.

========== Глава 13 - Философия стыда - часть 4 ==========

.

Они едут обратно на машине Элиаса. Он оставил им ключи, положив их на два полотенца, зелёное и голубое, вместе с запиской: «Мне так жаль, Эвен. Я тебя люблю. Ты мой брат, ясно? Прости, что я причинил тебе боль. Надеюсь, ты когда-нибудь меня простишь».

Это приятно, но рана всё ещё слишком свежая. Исак берёт записку и прячет её в рюкзак.

— Я её потом тебе отдам. Когда ты придёшь в себя, — говорит он.

— Окей.

— Ты уверен, что сможешь вести? — спрашивает Исак.

— Ну у нас как бы нет другого выбора, — улыбаясь, отвечает Эвен.

— Ну прости, что учиться вождению не входило в список моих приоритетов, — Исак закатывает глаза. — Просто что-то никто не умирал от желания меня научить. Отец обычно заставлял меня ездить на заднем сидении грёбаной машины.

— Я могу тебя научить, если хочешь, — выпаливает Эвен, не подумав. Их разговор кажется таким по-домашнему семейным, что это пугает.

Исак краснеет.

— Ну то есть я могу тебе помочь учиться и всё такое. Ну, ты понимаешь. Можем брать машину моей мамы.

— Меня пугает транспорт. Это необязательно, — говорит Исак.

— Как скажешь.

.

Они едут в машине, открыв окна, и слушают «Ramble On», «Good Times Bad Times», «In The Evening», а потом и другие песни Led Zeppelin. Потом очередь доходит до Pink Floyd, Guns N’ Roses, The Velvet Underground, Jimi Hendrix и других композиций, которые заставляют их качать головами в такт и смеяться. Всё так легко. Эвен не может вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя таким свободным.

И хотя теперь у него появилась ещё одна рана, требующая ухода, ему кажется, будто он вырвался из тьмы. Будто он снова дышит. Будто что-то тщательно скрываемое теперь перестало быть секретом. Будто он наконец может перестать притворяться перед друзьями. Будто и они теперь могут перестать притворяться перед ним.