Делириум (СИ), стр. 95

— Нет, — сказал Драко спокойно, отодвигая девушку. — Дело не в этом, Пэнс. Я просто не хочу.

И он был с ней честен, как всегда. Дело было даже не в том, что у него был секс сегодня ночью и не в том, что Драко устал или думал о гребаных Зельях. Он просто не хотел. Не ее.

Отвернувшись, Малфой зашагал к гостиной, слыша, как Пэнси плачет, закрыв рукой рот. Ему не хотелось делать ей больно, но это нужно было когда-то обрубить и дать девушке жить свободно, без этой ненормальной болезненной привязанности. Она справится, он был уверен. Потому что в ней не было ни грамма настоящих чувств. Лишь иллюзия, созданная ею самой. Но пора было снять розовые очки.

Бросив нужные учебники в сумку, он посмотрел на часы и понял, что даже учитывая затянувшийся разговор с Паркинсон, справился слишком быстро, поэтому пошел наверх в надежде найти Блейза, который с самого утра цапался с Дафной хрен пойми из-за чего. Направляясь в Большой зал, Драко то и дело ловил на себе заинтересованные взгляды, но в отличие от святой троицы, никто не осмеливался подойти к нему со всевозможными вопросами. Спустившись по лестнице, он поднял взгляд и тут же захотел оторвать руки ебаному когтевранцу.

Грейнджер шла под окнами рядом с Голдстейном в направлении кабинета Чар, и он, рассказывая что-то, заправил выбившийся локон ей за ухо. Гриффиндорка смутилась, немного отодвинувшись от парня, что удержало Драко от смертоубийства прямо перед статуей Безумного рыцаря. Малфой ненавидел это новое неуправляемое чувство, которое жглось крапивой, когда он видел ее с кем-то другим. И дело было не в неуверенности — Драко был уверен, что то, что Гермиона говорила ему было правдой, и что она не выберет никого другого, но сама мысль о том, что кто-то позарился на то, что принадлежало ему — бесила до потери пульса. Ехидный голосок хихикал внутри него, приговаривая: «А как кто-то будет знать, что она — твоя, если ты это никак не обозначил?» Малфой сжал зубы, пытаясь заткнуть внутренний монолог. Драко не понял, что ноги сами понесли его вперед, перекрывая все доводы рассудка о том, что он вообще-то шел на поиски Блейза.

— Голдстейн, свали, у меня к Грейнджер приватный разговор, — лениво произнес слизеринец, подходя к ним.

Энтони поднял брови, вытаращившись на парня.

— Скажи, Малфой, насколько тебе тяжело жить таким ублюдком?

— Это было смело, но чересчур самонадеянно, — сказал Драко, резко подойдя впритык к когтевранцу, чем заставил его машинально отступить.

— Драко, стой, — она обвила руку вокруг его пояса, явно, чтобы остановить, но получилось слишком нежно и… сработало. — Хватит.

— Ты больше не имеешь права ей помыкать, — хмыкнул Голдстейн удовлетворенно.

— Энтони, подожди секунду. Нам со старостой нужно переговорить, ладно? — быстро пролепетала Гермиона, пытаясь сгладить конфликт, взявшийся на почве длинного языка когтевранца и неконтролируемой злости Малфоя ко всему живому. — Встретимся в кабинете.

Он кивнул, все еще бросая колкие взгляды в сторону Малфоя, но потом развернулся и пошел в направлении лестницы.

— Мерлин, неужели нельзя быть хотя бы чуточку вежливее? — она возмущенно сложила руки на груди, поворачиваясь к Драко.

— Велика честь, — закатил глаза он. — Пусть держит свои руки при себе.

Малфой показательно взял одну из ее кудряшек и начал играть с ней, накручивая на палец, и с удовлетворением заметил, что она не отодвинулась даже на миллиметр.

— Что? — Гермиона засмеялась, смотря на него. — Твои приступы ревности абсолютно…

— Я тебя умоляю, меня всегда бесил этот неудачник, ревность здесь не при чем, — резко ответил Драко, оставляя ее волосы в покое. — В твоем окружении и так слишком много дегенератов, которым нужно подтирать сопли.

— Малфой, прекрати… — она подняла палец, позабавив его, потому что выглядела точно так же, когда вычитывала первокурсников за мелкие шалости во время обеда в Большом зале, но потом ее глаза остановились чуть ниже его лица, и губы девушки дрогнули. — Это… неважно.

Гермиона повернулась на каблуках и, схватив сумку с подоконника, хотела убежать, чтобы не чувствовать этой жгучей боли, которая становилась все сильнее. Годрик, какая же она идиотка! Стоило ему что-то стукнуть в голову, типа, отдать ей куртку, оставить на ночь в своей кровати, и девушка уже выстроила себе миллион воздушных замков, которые рушились, падая вниз, раня осколками так натурально, словно были возведены из самого острого стекла.

Драко мазнул пальцами по шее и, увидев следы помады, выругался и схватил ее за руку. Гермиона дернулась, в желании вырваться — слишком унизительно было бы расплакаться прямо перед ним. Потому что нечего здесь рыдать — Малфой никогда не изменится. Он никогда и не обещал. И никогда на самом деле не был ее. Еще несколько месяцев назад это не ранило так сильно. Она знала, что он путается с какими-то девчонками, но просто старалась об этом не думать, чтобы внутри не щемило. Но теперь это чувствовалось, как океанская волна на открытый перелом. Она дернулась еще раз, но он притянул девушку к себе, обхватив своими и ее руками вокруг пояса.

— А-ну, стой, — сказал Драко ей на ухо, не ослабляя хватку. — Не дергайся, блять.

— Малфой, мне нужно на урок, — попыталась она воссоздать совершенно спокойный тон. — Тебе есть с кем развлекаться.

— Серьезно, Грейнджер? Это такая типичная девчачья реакция, что даже удивительно.

— Отвали, — отрезала она. — И забудь. Я ничего от тебя не жду, чтобы проявлять какую-то реакцию. Мы никто друг другу, забыл?

Ее слова резанули ему по ушам так, будто Гермиона сказала что-то настолько нелепое, что фыркнул бы даже Долгопупс. Разомкнув ее руки, он резко повернул девушку к себе лицом.

— Это была Пэнси. Но я сказал ей нет.

Салазар сейчас вертится в гробу от ужаса, наверное. Драко отчитывается перед ней о том, с кем был и что делал. Какое-то ебаное параллельное измерение, где он какой-то слюнтяй. Но почему-то сейчас было очень важно это сказать. Потому что он видел, что ей больно, несмотря на поверхностную браваду, которой она залила обиду, словно глазурью.

Но Гермиона пожала плечами и медленно высвободилась из его рук.

— Ты не обязан мне ничего объяснять. Как и я тебе. Потому что это все равно ничего не изменит.

И она, развернувшись, ушла, оставив его одного слушать звонок на урок и прокручивать в голове ее последние слова, которые имели поразительную способность, как залатать его изнутри, так и разъесть кислотой, не щадя ни единого мускула.

***

Утром следующего дня профессор Флитвик зашел в башню вместе с домовыми, чтобы сделать комнату Гермионы более пригодной для комфортного проживания. Когда они ушли, пространство увеличилось, кровать стала шире, а пол укрывал ворсистый ковер. В принципе, теперь ее комната мало чем отличалась от комнаты Малфоя.

Гостиная тоже преобразилась, когда в нее добавили золото-красные тона, сделав более уютной. Хотя, судя по выражению лица старосты мальчиков, когда он это увидел, у него было свое мнение на этот счет. Теперь здесь было большее ее, больше равных прав, которые отпечатывались даже на цветах, но камень на сердце у Гермионы все равно лежал мертвым грузом, не позволяя ей радоваться происходящему. Теперь она не была уверена, что сможет здесь жить. Конечно, предложение профессора Макгонагалл о переезде все еще оставалось в силе, поэтому девушка думала о нем практически всю прошлую ночь, наложив на комнату заглушающие чары. Гермиона не сможет смотреть, как он притаскивает каждый вечер новую студентку, которая была так же глупа и наивна, как и она сама. Просто не вынесет этой боли. А она не мазохистка и не враг себе. Ей нужно было съехать. Просто собраться с мыслями, собрать вещи и сменить башню — в этом нет ничего сложного, всего лишь один тяжелый вечер.

Но правда была в том, что ей было страшно. Она боялась, что он исчезнет. Уйдет из ее жизни, останется лишь на коротких общих занятиях да среди толпы в Большом зале. Сотрутся его касания, которые клеймом горели на ее теле, даже спустя несколько дней. Развеется его запах с ее одежды, которая пропитывалась им, даже волосы девушки тонули в этом аромате, пока она заходила после него в душ, спала на его простынях, куталась в его вещи. Она боялась, что он уйдет и больше не будет ничего, что их связывает. И этот страх бил ее по коленям, заставляя упасть на пол и забиться в угол, будучи полностью безнадежной. Как те глупые девчонки, которых она презирала всю жизнь.