Гирта, стр. 6
Сельский стражник с фитильным мушкетом без фитиля, положив свое оружие поперек колен, сидел на открытой веранде, вальяжно откинувшись в каком-то старом, чиненном-перечиненном, скрипучем кресле, курил трубку, выпускал на керосиновую лампу кольца дыма. Фанкиль ловко продемонстрировал ему от локтя серебряный ромб с лиловой лентой - регалию полиции Гирты. Тот сонно отмахнулся, пропустил их.
Где-то в одном из домов в конце улицы, тихо открылась дверь. Какая-то девица с лучиной в руке вышла в ночь встретиться со своим сельским женихом. Он ждал ее у крыльца в тени и, схватив за руку, повлек в темноту через яблоневые сады. Только мелькнули в свете луны светлые льняные рубахи и длиннополые деревенские лейны.
***
Глава 2. Детектив Марк Вертура. Понедельник.
***
- Покурим, а, покурим? – навалившись грудью на стол, подложив под голову вытянутую руку, стонал хвостист Прулле. На траве и листьях тополей уже выпала холодная утренняя роса, туман стелился по проспекту. Из-под арки ворот, где под закопченным кирпичным сводом была устроена распивочная, валил черный, смешанный с паром дым. Служанка с ведром заливала давно нечищеный очаг водой, сгребала с него золу и угли - сегодня должен был прийти трубочист.
Снаружи, под старой стеной, под высаженными вдоль проспекта тополями, кругом стояли просторные, вынесенные на свежий воздух столы. Еще ночью тут было весело, в железных корзинах горели дрова, играла музыка, танцевали пары и хороводы, но наступило утро, и вся радость пьяных ночных развлечений растаяла как поднимающийся над кострищем дым. Студенты одиноко сидели за столом перед пустыми кружками, таращили ничего не понимающие с похмелья глаза, зябко терли ладонь о ладонь, безуспешно пытались согреться.
- Да нечего курить! – зло бросил бездельник Коц – скурили все что было!
- Надо у кого попросить - стонал хвостист Прулле – надо покурить, не могу…
- Давай! Иди! Кури! – резко взмахивая вдоль проспекта рукавом, грубо и агрессивно бросил ему собутыльник – кружку на скури, стол, деревья вон скури!
Оба вдруг внезапно замолчали. Эхо их осипших с похмелья выкриков гулко отдавалось от крепостной стены и фасадов домов плотно стоящих вдоль проспекта Рыцарей. Сумрачные экипажи проезжали по проспекту. Больно впивался в воспаленное сознание звонкий цокот копыт редких верховых. Надвинув низко на глаза капюшоны, исполненные тупой вялой ненависти к холодному и сырому туманному утру, фигуры, придерживая руками подолы длиннополых плащей, чтобы хоть как-то согреться в летней, надетой к полуденной жаре одежде, семенили на службу в мастерские и учреждения, проходили мимо распивочной «Башня», с безразличной мрачной укоризной смотрели на припозднившихся за пустыми столами студентов.
- Горячее есть? – резко и громко окликнули с коня служанку, подметающую мостовую ивовым веником. Студенты вздрогнули, заморгали от этого внезапного и грозного крика. Из похмельной мари и утренней синевы возникли и теперь возвышались над их столом трое верховых.
- Простите нас, господа рыцари…- начал было хвостист Прулле, но бездельник Коц резко рванул его за шею, показал пальцем на подъехавших.
Первый был при мече и с густой, начинающей седеть, русой бородой. Черная мантия с темно-зелеными крестами указывала в нем рыцаря Ордена Храма Архангела Михаила. Его крепкие руки были привычны я оружию, а усталый взгляд внимателен, но при этом, несмотря на день и ночь проведенные в седле, бодр и даже весел. На его груди, к плащу, на заколку был подвешен серебряный ромб с широкой, как носовой платок, лиловой лентой - символ полиции Гирты. Второй усатый, в рыжей куртке и меховой шапке с хвостом, перевязью через плечо, при щите и секире, тоже был явно полицейским, и лицо у него было такое же безразличное, но одновременно настороженное, как у человека коварного, опытного и хитрого. Третий клевал носом, пытался дремать в седле. Его серая мантия была растрепана и вывалена в хвое, широкие темно-синие штаны измазаны смолой и засыпаны пеплом, плащ измят и тоже весь в лесном мусоре, на его поясе справа висела большая планшетная сумка, а слева, в деревянных ножнах, короткий меч. Длинные, серые, немытые волосы растрепаны, небритая не меньше двух недель щетина покрывала перекошенное от усталости и выпитого лицо, но все же какое-то неуловимая и печальная торжественность во всем его побитом, изможденном облике указывало на то, что он не просто оборванец из леса, а человек не местный, скорее всего образованный и быть может, даже благородных кровей.
- Полиция! – громко и разочарованно прошептал другу бездельник Коц и с печальным пьяным пафосом прибавил – вот нам и конец!
- Фасоль с тыквой и мясом - вышла навстречу верховым, грубо и устало отозвалась служанка и бросила на сидящих за столом еще пьяных студентов недовольный взгляд полный нескрываемого презрения – давайте, валите отсюда! – басом, как на деревне, сварливо окликнула она их – пропили все, домой идите!
- А вы не наливайте, чтоб не пропивали! – грубо осадил, поставил ее на место, Фанкиль – иначе и орать нечего. Марш за едой без разговоров и чтоб быстро!
Верховые спешились и уселись за один стол со студентами.
- А, это вы, Прулле – узнал одного и бесцеремонно схватил его за плечо, лейтенант – это вы позавчера дебоширили, драку у моста учинили?
- Так мы же не просто так! За Гирту! Нам бы покурить, мэтр Турко… – жалобно простонал тот – табачку бы...
- Да, напились, да устроили, ну бывает же… простите нас, мэтр Турко… – сокрушенно развел руками с другого конца стола бездельник Коц.
- И покушать бы…- простонал хвостист Прулле – а то денег нету…
- Как всегда, одна песня – покачал головой лейтенант. Он уселся за скамейку верхом, облокотился о стол и так демонстративно, с чувством собственного превосходства выпуская в небо кольца дыма, закурил свою трубку, что студенты уставились на него одновременно с ненавистью, мольбой и унижением.
- Йозеф, пощадите их… – зевнул, предложил детектив – страдают же…
- Они так страдают каждый день – выдыхая над столом тяжелое облако, ответил лейтенант Турко – Марк, это такие наглецы, что вашу последнюю трубку выкурят и ваше юво