Двуликий Янус, стр. 49

– Меня позвали, – ответил он. – Я слышал голос, который меня вел за собой.

– Это я тебя звал? – у меня перехватило дыхание.

– Нет, – Януш покачал головой и посмотрел в окно. – Голос был женским.

– Мама… – понял я и, уткнувшись ему в плечо, расплакался.

– Твоя мама вела Януша к тебе? – вырывает меня из воспоминаний голос внука.

– Верно, – улыбаюсь я. – Я ее больше никогда не видел. В моих воспоминаниях мама и папа остались молодыми и красивыми. Они не состарились ни на один день. В этом и есть странность нашей памяти. А сейчас… – я поднимаюсь с лавки и ищу глазами свою палку. – Пора бы и домой. И нужно купить хлеба на обед.

– Дед, а я так и не понял, в чем было уродство Януша? – спросил внук, подавая мне тросточку.

– Глупый ты, – хмыкает на брата девочка. – Януш прекрасен. У него нет уродств.

– А что он тогда делает в таком цирке? Он мог бы выступать в обычном, – парирует внук.

– Я расскажу вам обо всем, – улыбаюсь я, – вы уже взрослые и должны все понять, но сначала обед!

Обед прошел очень быстро и в полной тишине. Мои маленькие хомячки закидывали в себя ложки супа одну за одной, даже не пережевывая.

– Все, дед, пошли на веранду, – заявляет мне внук, как только его тарелка оказывается пустой.

– Не торопи дедулю, – хмурится внучка, собирая тарелки. – Он у нас старенький, вдруг забудет, о чем обещал рассказать.

– Не забуду, – смеюсь я, – я старый, но с памятью у меня все хорошо. Я помню, что обещал вам рассказать, чем Януш отличался от других.

Мы снова расположились на терраске на заднем дворе, и я, не став больше испытывать терпение внуков, продолжил рассказ:

– Осень была уже в полном разгаре. Мы уже несколько дней ехали по дороге вслед за цирковым реквизитом. Останавливались только для ужина. Завтрак и обед выдавались сухим пайком. Ужин нам готовила Ганечка на большой плите, которая топилась дровами. Пока готовилась еда, мы выгуливали животных, давали отдых коням и сами разминали затекшие от постоянного сидения и лежания конечности.

Шери и Макс репетировали танец, вытащив на траву лист фанеры. Марыся и Софи тянули мышцы, держась за вагончики. Влад качал руки, взяв в каждую по запасному колесу вагонов.

Стайка зверей, приставленная к нам то ли в помощь, то ли для присмотра, располагалась недалеко от нас, и я слышал их свист и гогот. Они смотрели жадными горящими глазами на Марысю и Софию, а те брезгливо фыркали и старались отойти подальше от жадных взоров исходивших слюной зверей. Над танцами Макса и Шери звери откровенно смеялись. Завидев Габриэля, начинали громко скулить и выть, а Влада дразнили, оттопыривая себе уши.

Но как только вдали показывалась высокая фигура майора, свист и улюлюканье стихали и звери начинали делать вид, что заняты чисткой сапог или полировкой пряжек на ремнях.

На третий или четвертый день нашего путешествия неожиданно к нам вернулось лето. За день солнце накалило крыши вагончиков так, что дышать стало тяжело. Мы с Янушем развалились на полу фургона, заранее вылив на него ведро воды.

– Я бы сейчас с удовольствием искупался в речке, – вздохнул я, подливая воду в небольшую ванночку, где сидел недовольный и нахохлившийся Карлуша.

Удивительно, но мне показалось, что кто-то решил исполнить мое желание. Остановку объявили намного раньше, чем обычно, а выйдя из пропитанного жарой вагончика, я увидел небольшое лесное озеро вдалеке.