Мертвый мир - Живые люди (СИ), стр. 244

Вырываясь из серости и мира тяжелого дыхания и бегства, старик с седой бородой, что казалась теперь черной от грязи и пепла, практически нырнул в лес, ту его часть, что не пылала огнем, скармливая пламени дерево за деревом, сосну за сосной, ветвь за ветвью. Старик будто надеялся, что свежий воздух заставит этот ужасный свист исчезнуть; спасительный ветер ударил в лицо прохладной волной, которая казалась сейчас до ужаса морозной и сильной, будто цунами.

Перескакивая корни и пни, оставшиеся от поваленных грозой стволов деревьев, мужчина, больше похожий теперь на бродягу или старца с глубокими морщинами, выделенными темной грязью, продолжает на что-то надеяться, но при этом вовсе не думая о передышке. Он не может позволить себе такой роскоши, не сейчас, когда животные преследуют его. Однако в голову старика лишь на мгновение забирается сосущая идея, повествующая, заставляющая представить, каким будет местность вокруг бывшего дома – гидроэлектростанции. Хлопья пепла отчетливо представляются Биллу, он видит, как они покрывают руины здания, растворяются в воде озера, злят и дразнят Ходячих.

Кажется, пепел, продолжающий сыпаться откуда-то с неба, из космоса, будто сам дьявол плакал от смеха своими пепельными слезами, теперь покрывал и множество трупов, неподвижных и обгоревших. Трупов, которые когда-то говорили с ним, обвиняли, благодарили и о чем-то просили. Именно в этот раз, именно в это время, убегая от затихающих звуков разрушения и смерти, Билл был почти уверен, что он единственный, кому удалось спастись. Среди всего этого старик вновь познал суть смерти, ее голос и чувства, которые та приносит. Казалось, она, по старой дружбе, решила дать ему еще один шанс. Только он точно будет последним. Это было будто предупреждением, оповещением, письмом, с указанием даты собственного упокоения. Вот только дым, укутавший местность, запачкал тот конверт, переданный смертью, словно стирая цифры и время. Старик мог лишь догадываться, когда же пробьет его час, когда состоится встреча с теми, кто вернулся в землю, откуда и вышел.

Билл все бежал, храня где-то в голове пепельный мир, да письмо от давней подруги. Она с нетерпением ждала их встречи, их воссоединения. Ждала его рассказов и историй, знакомых, которые вскоре тоже отправятся за ним, желая отыскать старика среди огромного количества мертвецов.

***

-Ох, Срань Господня! У тебя настолько злой и мерзкий взгляд, такой лживый, что я не помню, встречал ли когда-нибудь что-то подобное, парень! Ты, блядь, гнилой, полностью прогнивший! Твою мать, посмотри на себя, это же идеально! Мне такие нравятся, - последнюю фразу мужчина добавил чуть тише, словно рассказал секрет, кладя руку на плечо Митча, который пытался вести себя достойно. Но вести себя достойно в такой ситуации…никто не знал, как это, что это значит.

-Бля, если хочешь трахнуть этого сосунка, то не медли, просто возьми его с собой… - мужчина в жилетке резко замолчал, когда лезвие ножа оказалось у его горла, опасно нажимая с заметной силой. – Эй, я же…

-Не смей открывать пасть, когда я говорю. Тебя не касается, кого и где я имею, даже если это будет твоя старуха и на том свете, - мужчина почти рычит, неосознанно сжимая плечо Стивенсона еще сильнее, причиняя боль. Дэйв же, несмотря на то, что клялся себе в том, что не будет думать о правильности предыдущего решения, сейчас жалел и боялся, он понимал, что они с Митчем оказались в таком глубоком дерьме…

-Мы хотим идти с вами, - словно беря всю уверенность и серьезность в руки, грубо, практически настаивая или приказывая, перебил Стивенсон, дергая плечом, сбрасывая с себя чужие руки. Уж подстилкой он быть не собирался, а чтобы тебя приняли, нужно показать характер.

-Ты ведь думаешь, что первое мнение что-то решает? – сощурив глаза, мужчина опасно застыл возле парня. В этот момент внутри Одли, что был почти подвешен в воздухе двумя «крепышами», все сжалось и превратилось в тонкую паутину, разорвать которую можно простым порывом ветра.–Но, парень, подобное не действует на нас, в нашем мире. Я бы проткнул тебе башку, выпустил кишки, подвешивая за них же, но твой взгляд… Черт, он такой гнусный! Это же идеально, черт побери! Ему точно понравится, тебя примут с распростертыми объятиями…

На мгновение задумываясь, меняясь в лице, мужчина чуть отходит назад, заставляя своим поведением Митча напрячься. Но парень не может сейчас показать своей слабости, да почему-то и не хочется: сейчас он на пути к своей цели – избавиться от оков станции и тех, кто был здесь. Митч точно не знает, чего хочет, что его влечет, но эти люди – жестокие и веселые, знающие толк в вещах – кажутся ему тем самым, что он ищет, чего жаждет. Неожиданно мужчина резко оборачивается, смотря на Одли.

-Так, что, вы хотите присоединиться? – Дэйв интенсивно кивает головой, абсолютно точно понимая, что если попробует сказать что-то иное, то от него быстро избавятся. Мужчина вновь задумчиво смотрит вокруг, что-то решая, а после широкая улыбка появляется на его лице, медленно увеличиваясь. – Добро пожаловать…

***

Руки дрожат, но дрожь эта, кажется, не сравнится с бешеными ритмами обезумившего сердца, царапающегося о ребра, желающего перекачать столько крови, сколько сможет. Дарлин не отдавала отчета собственным действиям, однако совершенно точно понимала, что прошлые проблемы и переживания, вгоняющие в состояние угнетенности, схожее со смертью, покинули ее в тот самый момент, когда куски плит разлетелись в стороны с характерным грохотом, находя покой на потрескавшемся асфальте. Воспоминания о погибших и дорогих исчезли из памяти совсем, когда повторный взрыв заставил новые каменные фейерверки окрасить этот день, после опуская осколки в кровавое месиво, оставшееся от живых людей, придавленных валунами.

Чудом или же волей судьбы, играющей в этот раз роль дьявола, Дарлин не погибла, не поселилась на кладбище собственного сознания. Люди, живые и знакомые, по-прежнему окружали ее, борясь, стараясь выжить. Их глаза, как и ее собственные, горели, нет, полыхали отчаянным огнем; они желали спастись, вырваться из дыма и огня.

Сбежать со станции, шанса у которой – как оказалось – теперь не было, удалось лишь по счастливым обстоятельствам. Хотя думать о везении, вспоминая размазанные по асфальту тела, никому не хотелось. Однако же все отвлеклись на мертвецов, пробравшихся через образовавшиеся дыры в когда-то крепком и сплошном заборе, возведенного людьми станции ради безопасности. Воспользовавшись этим, не обращая внимания и не дожидаясь тех, кто имел шанс спастись, счастливчики, оказавшиеся, кажется, не в зоне досягаемости для смерти в этот день, даже не отдавая отчета своим действиям, запрыгнули в какую-то потемневшую от дыма и сажи машину, уверенные в том, что она заведется.

Так и было: все словно желало спасти этих неожиданных выживших, которые даже не заметили, с кем сели в автомобиль. Они чувствовали лишь то, что зверей и монстров здесь не было, словно тонкая душевная связь образовалась между ними за доли секунд, позволяя довериться Тайлеру, что оказался на водительском месте. Темнокожие руки мужчины дрожали, но сказать от чего, вряд ли кто-то мог. Возможно, это был страх, а может, злость и гнев. Хотя, сейчас в голове каждого, сидящего в этой машине, – прижавшегося друг к другу, локтями и коленями упираясь в тело соседа – было множество мыслей и одновременно с тем пустота; также и с чувствами, пронизывающими сердце и мозг.

Не думая о том, что они разрушают, делают еще одну дыру в заборе, – смысла в котором более не было – крохотная, кажется, группа выживших протаранила чернеющие от огня доски, превращая их в щепки, оставляя медленно тлеть, становясь углями. Автомобиль трясся, пересекая просторную территорию у самой станции, -пылающей сейчас огненным шаром-подскакивал, переезжая трупы мертвецов, вилял из стороны в сторону, сбивая Ходячих. Пассажиры же вцепились в спинки сидений, в одежду соседей, в собственную кожу, словно боясь вывалиться из разбитых окон.

Кажется, кто-то заметил беглецов. Кто-то, кто желал смерти каждому, считающему, что милосердие – это важная вещь в новом мире. Тот мужчина, имеющий отношения с Итаном и Томом говорил о станции и связанным с ней милосердием так, будто уничтожал не столько ради веселья и забавы, сколько ради того, чтобы показать: милосердие и доброта – глупости.