Заместитель (ЛП), стр. 22

Не совсем то, что я хотел бы от него услышать, но на первое время, наверное, этого достаточно. Задумавшись, я отвлекся, и он, ухватив меня за подбородок, повернул мою голову к себе и очень напряженно спросил:

— Ты даешь слово уважать и соблюдать правила, о которых мы говорили раньше?

— Да.

— Ты обещаешь в точности исполнять то, что тебе скажет Фердинанд и его люди?

— Почему я должен ещё и их слушаться?

Он не ответил. Я бросил быстрый взгляд на его лицо. Ой.

— Ладно, — проворчал я. Теперь и эти гориллы будут мною командовать…

— Гунтрам, все не так уж плохо. Они — вполне адекватные люди, когда захотят, — сказал Конрад, шутливо ткнув меня пальцем под ребра. Я оттолкнул руку, а он поймал мою ладонь и поцеловал ее, ослепительно улыбнувшись, и я улыбнулся в ответ, спрыгивая с его колен.

— Когда приедет сенатор, я хочу, чтобы ты молчал. Не вмешивайся в разговор, не реагируй, даже если она скажет что-нибудь оскорбительное. Отвечай, только если к тебе обратятся напрямую, — очень серьезно сказал Конрад, пристально глядя на меня. К нему вернулась его величавость и аура опасности, словно тот нежный мужчина, еще две минуты назад державший меня на коленях, никогда не существовал. — Нам с Гандини придется обсуждать с сенатором условия освобождения твоего «друга», и разговор будет малоприятным, так что, пожалуйста, когда я попрошу тебя, уходи в свою комнату или к Фердинанду. Это понятно?

Его убийственная серьезность ударила меня под дых, но я должен думать о Федерико. Если его адвокат намерен помогать, то, возможно, Фефо сможет выпутаться из неприятностей.

— Ты поможешь Федерико? — спросил я с надеждой.

— Я обещал тебе, что попробую, а я выполняю все свои обещания. Удастся нам что-нибудь сделать или нет, зависит от сенатора.

Я собирался спросить его, что он имеет в виду и что так тщательно обдумывает, но в комнату вбежал Гандини, не удосужившись даже постучаться или как-то еще предупредить о себе. Хорошо, что к тому времени я уже сидел в кресле, а не на коленях Конрада!

— Эта женщина невыносима! Теперь меня не удивляет, что в наши дни все жаждут аргентинской крови.

Потом он перешел на беглый немецкий, а я сидел молча, гадая, не покажусь ли им слишком грубым, если вернусь к чтению. Похоже, Гандини действительно встречал нашу благородную даму в аэропорту.

— Гунтрам, забирай свою книжку и ступай в гостиную. Нам еще тут долго говорить, — холодно сказал Конрад. Понятно, пора уходить. Я сунул книгу подмышку и кивнул Гандини.

Гостиная была грандиозна. Сказать о ней «впечатляющая» — значит, ничего не сказать. Огромные окна, выходящие на канал, потолок расписан в стиле барокко, как в Сан-Рокко, несколько больших папоротников по углам. Коричневые кожаные диваны, ковер во всю залу, французский мраморный камин с фигурками из серебра и слоновой кости, а на стенах несколько картин, написанных в манере, очень похожей на Мэри Кассатт.

Только я собирался устроиться на одной из банкеток, стоявших у окна, незнакомый дворецкий отворил дверь, впуская в комнату мать Федерико. Я застыл на месте, не в состоянии что-либо сказать. Очень недовольная, она направилась прямо ко мне.

— Доброе утро, мадам, — вежливо сказал я, опасаясь еще больше ее разозлить.

Но она не стала тратить на меня слова — просто размахнулась и дала пощечину. Конечно, удар у нее — не то, что у Конрада, но я пошатнулся. Чувствуя себя донельзя униженным, я уставился в пол — меня побили, словно нерадивого слугу.

— Ты просто жалкое ничтожество! От тебя требовалось только одно — держать Федерико подальше от неприятностей, но ты, наоборот, их создал. Следовало бы удавить тебя сразу после самоубийства твоего папаши, бестолковый ублюдок! — истерически заорала она и замахнулась снова.

— Мадам, рукоприкладство не решит ваших проблем, — сердито рявкнул на нее Конрад. — Гунтрам — гость в моем доме, и я не потерплю оскорбительного обращения с ним.

Да, иногда неплохо иметь на своей стороне такого медведя, как Конрад… Даже великолепная Мартина де Альвеар замолчала и на минуту присмирела. Моя многострадальная щека отозвалась резкой болью, но больнее пощечины было услышать ее замечание о смерти отца.

— Прошу простить мою вспышку, сэр. Она вызвана стрессовым состоянием, в котором я нахожусь в последние дни, — быстро восстановив равновесие, тоном королевы проговорила она и бросила на него изучающий взгляд. Полагаю, что появление Конрада произвело на нее определенное впечатление, ведь когда он сердится, его глаза волнующе мерцают, даже если лицо остается холодным.

К счастью, Гандини, до этого скрытый от нас спиной герцога, решил вмешаться. Он поспешно встал между молчащими Мартиной и Конрадом:

— Сенатор, разрешите представить вам герцога.

Воздух искрил от напряжения, и я почувствовал, что сейчас грянет взрыв, но в этот момент другой мудрый человек, Фридрих, вошел в гостиную и объявил ланч.

Столовая в своем великолепии ничем не уступала гостиной. Здесь главенствовало барокко: росписи на потолках, огромные зеркала во всю стену создавали впечатление пышной роскоши. Столовая выглядела, как банкетный зал для официальных приемов глав государств. Казалось, что сюда в любой момент может зайти английская королева. Однако, боюсь, чтобы впечатлить Мартину, этого недостаточно. Она, не глядя по сторонам, прошла прямо к своему месту по правую руку от герцога. Я потеряно заозирался, и Фредерик незаметным кивком головы отправил меня в другой конец стола.

Фридрих и другой дворецкий стали сервировать ланч, начав с Конрада и Мартины, а мы с Гандини были вторыми на очереди. Поскольку я сидел по диагонали от матери Федерико с ее холодным презрительным взглядом, я опустил глаза в тарелку и решил сидеть тихо, как мышь. Кто знает, вдруг на этот раз я получу супницей по носу…

Гандини принялся трещать о своих кузенах, живущих в Аргентине, и о том, как хорошо он провел время, когда навещал их десять лет назад. Разговор постепенно оживился, сосредоточившись на политике и возможных сценариях развития событий. К моему удивлению, Конрад имел неплохое представление о ключевых фигурах в аргентинской экономике и разбирался, кто есть кто на нашей политической арене. Он слушал Мартину очень внимательно и задавал вопросы, когда что-то было не совсем ясно. Тема Федерико не поднималась.

— Ваш дом очень красив, герцог, вы живете здесь круглый год? — поинтересовалась Мартина.

— В общем-то, нет. Этот дом любила моя бабушка, а я в основном живу в Цюрихе и в Лондоне.

— Вы финансист, не так ли?

— Я управляю пятью хедж-фондами и частными банками в Швейцарии и в Великобритании. Мне подконтрольны несколько средних страховых компаний и промышленных предприятий. А вот сельское хозяйство пока незнакомый мне сектор экономики, — мягко сказал он, я бы даже сказал — обольстительно.

И он еще беспокоится, что я сбегу от него с кем-нибудь еще! Ублюдок беззастенчиво флиртовал с этой злобной ведьмой, и самое противное, что она очень неплохо выглядит для своих лет. И идеально ему подходит. Лучше займусь-ка я своим яблочным пирогом. Спасибо, Боже, за маленькие утешительные радости!

— Моя семья ведет свою родословную с XII века. Мы происходим из области Мекленбург-Передняя Померания. Увы, в период коммунистического вторжения мой дед был вынужден перебраться на юг, в Мюнхен, потом в Вадуц, откуда родом моя мать, — любезно объяснял он Мартине.

Надо слушать его повнимательней, я хотя бы так что-то о нем узнаю. Нет, я не ревнив, но он мог бы и сам рассказать мне о себе, а так приходится чуть ли не вынюхивать.

— Вы учились в Швейцарии?

— И там тоже. До тринадцати лет мною занимались частные учителя, потом меня отправили в закрытую школу в Берне, а затем — изучать бизнес-администрирование в Цюрих. Позже по отцовскому настоянию я получил степень в лондонской школе экономики. Предполагалось, что я продолжу семейное дело, и так оно и произошло, когда умер отец — мне тогда было двадцать два года.