Заместитель (ЛП), стр. 177

— Я поеду в Аргентину.

— Хорошо. Что касается завтрашнего дня, Его Высокопреосвященство прибудет к двум, и ты можешь работать с ним до ужина в половине девятого, если его это устроит. Не утомляй его, Гунтрам. Ты можешь не присутствовать на встрече с Гандини и Д'Аннунцио, но ты должен быть на ужине. Мы вернемся домой в воскресенье в 16.00. Все понятно?

— Да, сир.

— Ты что-то хочешь у меня спросить? — сказал он, заметив, что я ерзаю.

— Могу я в субботу утром съездить в Собор Святого Петра? К двум я вернусь.

Как подросток, выпрашивающий разрешения сходить в… в церковь!

— Просьба неожиданная, но я разрешаю. Кто-нибудь из людей будет тебя сопровождать.

К счастью, он не стал заострять на этом внимание. Да, я хотел еще раз посмотреть на Пьету. Можете смеяться, если хотите.

— Могу я уйти, сэр? Я устал после полета, — с меня довольно этого ублюдка; готов пожертвовать десертом, лишь бы его не видеть.

— Ты не закончил ужинать, — заметил он. Ты, правда, хочешь знать, почему у меня высокий уровень кортизола? Я не могу лечь спать, пока не доем ужин. Великолепно! Я до боли стиснул вилку, но так было легче.

Он заставил меня сидеть с ним в маленькой гостиной, пока сам работал. Я сел на один из диванов, поближе к свету и стал рисовать, игнорируя его. Думаю, было больше часу ночи, когда он разбудил меня, осторожно погладив по щеке.

— Иди спать, Гунтрам. Увидимся утром за завтраком, — сказал он мягко и добродушно.

Я сгреб свои вещи и смылся из комнаты в безопасное убежище своей спальни. Дерьмо! Ублюдок дотронулся до меня!

В субботу в девять утра я получил новый пример его новой политики “ешь со мной или голодай». Я молчал весь завтрак, и он не заговаривал со мной. После завтрака меня оставили в покое, и я пошел смотреть его коллекцию.

Она оказалась впечатляющей. Не удивительно, что Д'Аннунцио так отчаянно хотел попасть сюда и посмотреть на нее. Тут множество невероятных полотен, всё, что я любил в детстве, и ублюдку и в голову не пришло сказать мне, что у него есть такие шедевры! Я злился оттого, что у меня всего несколько часов, чтобы смотреть на них! У него есть все или почти все художники Средневековья и Ренессанса, которых Вазари упоминал в своей книге (4). Около сорока полотен, и все они достойны висеть в Академии Флоренции. Откуда они у него? Не их ли он называл «маленькой коллекцией, собранной предками»?

В одном из коридоров я обнаружил три рисунка Бронзино. Два из них — эскизы к портрету и прекрасная Мадонна. Не знаю, как долго я на нее любовался.

— Вот вы где, сэр. Герцог ждет вас обедать, — дворецкий чуть ли не обругал меня и быстро повел в личную столовую Линторффа. Я едва успел поправить галстук и спрятать в карман карандаш и альбом.

Запыхавшись, я вошел в комнату. Линторфф уже сидел там и выглядел взбешенным.

— Ты опоздал на четырнадцать минут, де Лиль.

— Прошу прощения, сэр. Я потерял счет времени, любуясь вашей коллекцией, — проблеял я. Дерьмо! Я только что извинился перед ублюдком?!

— Садись, — приказал он мне таким же тоном, каким он командовал своими трейдерами. — Тебе понравилось? — спросил он мягко. Точно, у него раздвоение личности, иначе не объяснишь.

— Что, простите?

— Коллекция, де Лиль, — слегка раздраженно сказал он. О да, он не любит повторять.

— Она удивительно гармоничная, Ваша Светлость. Жаль, что я не видел ее раньше, — сказал я, не глядя на него.

— Д'Аннунцио хочет одолжить несколько полотен для музея в Ватикане — Фабриано, Липпи и некоторых других. Я всё еще сомневаюсь. Потеря будет невосполнимой, если они потеряются или будут украдены.

— Об этом лучше судить мастеру Остерманну. Фабриано заслуживает того, чтобы экспонироваться в музее, а не в частной коллекции, — прошептал я.

— Признаю, это был умный ход со стороны Д'Аннунцио — организовать тебе заказ портрета, чтобы воздействовать на мою мягкую сторону. Но это не сработает.

— У вас нет мягкой стороны, сэр. Хотя, возможно, вы и способны изобразить что-то, похожее на дружелюбие, — ответил я. Если настало время для завуалированных оскорблений, я тоже могу включиться в игру. Секунду он выглядел ошарашенным. Кажется, он не ожидал, что я буду держать удар.

— Ты до этого когда-нибудь делал что-то подобное, де Лиль? Думаешь, сможешь? — насмешливо спросил он.

— Всё бывает в первый раз. Я справлюсь, сэр. То, что вы предложили заплатить за портрет, сняло с моей души огромную тяжесть — до этого я сомневался в своей технике. Но Его Светлость хороший знаток искусства, как он сам говорил несколько раз, и он знает, куда вкладывать деньги, — мягко сказал я, перекидывая мяч на другую сторону поля.

— Я рад, что ты уверен в своих способностях. Все-таки до этого единственным твоим заказом была детская книга от не очень разборчивого заказчика, — он без проблем вернул мне мяч.

— Не совсем так. Мадам ван дер Лу попросила меня нарисовать ее портрет. Но я еще не решил, — это должно подействовать. Она — жена очень важного банкира из Голландии. Ее муж купил одну из моих картин на прошлом аукционе, и она ей очень понравилась. Она несколько раз звонила Остерманну, но я не был уверен, что хочу за это браться. — Она видела мои работы в Лондоне, в доме Репина. Особенно ей понравилась одна из старых картин, с читающими детьми. Думаю, она хотела ее купить, но Репин не продал.

Вот теперь он выглядел раздраженным. Взбешенным. Это была одна из его любимых картин, и Репин «украл её» у него, как сам он «украл» меня у Репина в Венеции. Эти двое как дети, соревнующиеся, кто отхватит кусок побольше. Уверен, все это дерьмо не из-за меня, они просто хотят поставить друг друга на место.

Линторффу потребовалась целая минута, чтобы придумать ответ. А, возможно, он уже планировал, как всё сделать по-своему.

— Да, это, безусловно, хорошая новость. Портретист на одну ступень выше иллюстратора комиксов, — наконец ответил он.

— Комиксы оказали большое влияние на гиперреализм. Хотел бы я достичь уровня Чака Клоуза (5), Ричарда Эстеса (6) или Жана-Оливье Юклё (7).

— Остерманн причисляет тебя к гиперреалистам? Странно. Я бы поместил тебя где-нибудь рядом с прерафаэлитами, но с другой тематикой, более современной и соответствующей нашему времени. Ты никогда не будешь гиперреалистом, потому что хотя ты и обладаешь фотографическим качеством, в твоих работах присутствует легкое искажение перспективы, своеобразное использование света, пространства, особенная композиция, что придает им оригинальность, но я могу ошибаться, и твои работы не имеют особой ценности. Я уже не так очарован ими, как раньше.

Не самый сильный его удар, но все равно меня задели эти слова. Я не ответил, потому что ублюдка бесит, когда его игнорируют. Мне следовало бы взять несколько уроков у его матери. Оказывается, этот гад знает об искусстве больше, чем обычно показывает. Остерманн и его друзья отнесли меня в эту категорию после яростных продолжительных споров.

Мы закончили обедать, и он оставил меня в покое. Я отправился в галерею на втором этаже посмотреть рисунки Бронзино и сделать несколько набросков. Как жаль, что я никогда не увижу их снова, потому что Линторфф никогда не приезжает сюда.

— Здравствуй, Гунтрам, — поприветствовал меня кардинал Д'Аннунцио. Он был одет, как обычный священник. Я преклонил колено и поцеловал его кольцо.

— Ваше Высокопреосвященство.

Он потрепал меня по голове и пожал руку.

— Дай-ка мне посмотреть, что ты делал. — Он принялся перелистывать страницы. — Неплохо, совсем неплохо, но мрачнее и глубже, чем прежде.

— Я становлюсь старше, Ваше Высокопреосвященство.

— Как все мы, — хихикнул он. — У меня внизу есть для тебя несговорчивый покупатель. Я бегаю за ним с идеей написать его портрет уже больше семи лет. Он отказывается. На тебя он согласился только потому, что увидел твои картины и уверился, что в них есть что-то возвышенное, особенно в том, как ты изображаешь детей. Он считает идею с портретом пустой тратой времени и денег. Не хочет позировать. Хорошо, если он хотя бы даст тебе фотографии. Он сейчас с герцогом. Бог вдохновил Линторффа, и он начал рассказывать кардиналу о том, сколько денег ты собрал для благотворительности, и о твоей работе в Аргентине. Думаю, герцог уже немного успокоил его. Давай, бери свои принадлежности, и поглядим, что из этого выйдет.