Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ), стр. 27

Потому, что у нас решилась главная проблема средневековой металлургии — есть куски достаточно однородного металла. Однородного! А не скачки типа: 2 см в сторону — в 2 раза по твёрдости. И, конечно, уже наработан инструмент. Одни его бронзовые зеркала для балансировки валов чего стоят!

«Следующая» будет не одна. Мне нужен двигатель для водопровода, для металлообработки, для «фурункулёра», и, наверное, для воздуходувки. А ещё я в Боголюбово захотел аэросани… и катер… и паровой требушет… и первый самолёт Можайского — на пару летал и….

Спокойно, Ваня, только спокойно. Где твоя личная губозакатывательная машинка?

Одновременно, штампы-то сменные, наштампует нам много всякого простенького, в хозяйстве полезного….

– Чего?! Чего надобно?! Ты когда «надобное» считал?!

Факеншит… И правда.

Прикинули.

Из известного слогана:

«Экономика должна быть экономной»

я больше нажимаю на первую половину: «Экономика — должна быть!».

Вторая часть — «быть экономной» — получается автоматически, от нашей общей нищеты и неустроенности.

Крестьянский двор со всеми нашими инновушками, прежде всего — с печной гарнитурой, плугом и литовкой, укладывается по железу в полпуда. Это вдвое-вчетверо больше обычного «святорусского». При ожидаемой тысяче дворов новосёлов — полтыщи пудов. За глаза и выше крыши. Индустриальный сектор — столько же. Вояки в этом счёте — просто незаметны. Всего — две трети ожидаемого железа из «Суздальского мусора». Излишек — полтыщи пудов. Два стотридцатых зилка. Это что — сильно много?

– Николай, что ты бесишься? Продашь.

Он аж захлебнулся. Начал руками махать, губами мало не пузыри пускать. «Тыр-пыр» — лесной голубь по-эрзянски.

Потом хлебнул кваску, успокоился, перекрестился троекратно на святые иконы:

– Продать можно тому, кто хочет купить. С Русью у нас торга нет. Булгар — не купит наше железо.

Волжская Булгария плавит железо из каменных руд. Русское, из болотной руды — не берут. Причина — избыток фосфора. Об этом избытке в 16–17 веках писали иностранцы. Следствие — хладоломкость. Южан, типа хорезмийцев, это не волнует. А вот сами булгары… избегают.

– Даже если Русь это железо примет… Ваня, ты ж сам считал — на всю Русь в год — десять тысяч пудов. А у нас с одного раза — полста! Ты ж сам говорил: десятая доля избытка товара на рынке — торг останавливается! Ты что делаешь?! Ты же Русь — всю! — в труху рушишь!

«Нашему бы теляте — вашего волка съесть». Большая часть нашего железа — внутреннее потребление.

Но он — прав. Умён Николашка, умён. Способен к предвидению даже в нестандартной ситуации.

Сижу, смотрю в его злые и, одновременно, панически испуганные глаза. И сам начинаю заводиться. От… размера проблемы.

– Делаю? Я делаю должное. Восстановим печку и закончим с этим «мусорным» железом. К тому времени пойдут дожди, по воде привезут железо болотное. С рудных полей от верховьев Ватомы. Сколько… Считай — ещё столько же. Треть всего русского железа — здесь. И ещё рудные места есть — я знаю где. Плавить будем — каждый день, круглый год. Железный рынок на Руси — рухнет. И не поднимется. Отсюда, со Стрелки, пойдёт втрое больше, чем всё русское железо. Тамошнее… отомрёт. За ненадобность.

– Ваня! Это ж люди! Это ж тысячи семейств! Ведь им же жить не с чего будет! Ведь по миру ж пойдут!

Улыбаюсь. Всё злее, чуть показывая зубы, чуть вздрагивая губами над кончиками клыков. Злюсь. На себя. На этот мир. На безысходность ситуации. На тысячи людей, которым я сломаю жизни.

Как это не ново! Очередные луддиты…

Ванька-прогрессор. Терминатор. Хренотипический.

За милостью — не ко мне. Не в ту кассу встали.

– Пойдут. Туда им и дорога. Ходить по миру. По собственной глупости. Умные — другое ремесло делать будут. Кто ко мне придёт — поставлю в работу. Бестолочи да лентяи… Разве я сторож народу русскому? Мы — вольные люди.

Николай прав: тысячи семейств на «Святой Руси» потеряют существенную часть своего дохода.

* * *

В средневековье мало кто из ремесленников живёт исключительно с ремесла. У каждого — своё хозяйство, хлев со скотом, кусок покоса, надел земли. Самые успешные, наиболее специализированные — больше всего и пострадают. Не только плавильщики. Куча народа вокруг них: рудосборщики, углежоги, возчики.

Достанется и кузнецам. Не всем: оружейникам, например, прибыль будет — я не собираюсь делать оружие для вятших, а цены на сырьё снизятся. Или, к примеру, замочники — слишком замороченное изделие, частичное омеднение, трудоёмко — мне не интересно. А вот серпы и косы, топоры, ножи, иголки… массовые продукты для моего кузнечного пресса — милое дело. Большинство людей, кто с этого жил — впадут в нищету. Или поищут себе другие источники дохода.

В «Святой Руси» различают полтора-два десятка кузнечных специальностей.

Серпники-косники, ножовники, секирники, гвоздочники… отпадут. А, например, бронник, шлемник, щитник… наоборот — будут процветать.

Щитники нынче вообще выходят из металла. Есть в Новгороде Щитная улица. Из тамошней рекламы:

«Имеем дома материал: древо, кожи, клей и можем за малу цену, а со многою пользою щиты делать».

Пока на «русский миндаль» ещё ставят умбоны, оковки. Но в ближайшие тридцать лет объёмные металлические части из щита уберут.

Кузнецы-универсалы в боярских усадьбах будут кушать и дальше. Боярин такого кормит, потому что свой — вдруг понадобится.

Кузнецы в глухих местностях. Не побежит крестьянин чинить жёнкин серп за полста вёрст — пойдёт к соседу. А вот новый — купит в городе. Мой, стальной. И от этого многим сельским кузнецам придётся «закрывать лавочку». И доход уходит, и мастерство менять надо: почти все изделия на «Святой Руси» составные — стальное лезвие в железном корпусе. Операции «наварка», «вварка» — отпадут.

Точно не скажу, но пять-десять тысяч семейств по всей Руси моя печка — сдвинет.

«Жертвы прогресса».

Мужичок, который «в свободное от основной работы время» — между севом, покосом и жатвой, вышел на болото, наковырял там руды, вдруг обнаружит, что его труд — не нужен. Вот лежит во дворе это дерьмо комковатое и… и лежит.

Обозлится. Выместит свою обиду на жене, на детях. Морды набьёт, за волосы потаскает. Но дерьмо-то… никуда не делось. А без него — не свести концы с концами. И ты, дядя, вдруг стал бестолочью. Несостоятелен. Как глава семьи — не можешь обеспечить прокормление домашних.

Проходили. После развала Союза.

Дядя будет нервничать, пить, бить с тоски домашних и соседей. Сдохнет. Вдова и сироты пойдут по миру. Кому-то повезёт. Возьмут в батраки, в прислугу, в холопы. Остальные… смерть в канаве, в горячечном бреду под осенними дождями — благо. Хуже — когда оголодавшие волки живьём в лесу рвут.

Типовой вопрос русской интеллигенции: «кто виноват?».

Ответ? — Несколько… не типичный для интеллигенции.

Я.

А ведь просила меня мама!

– Ванечка, всякое твоё слово — лишнее! Веди себя прилично, интеллигентно!

Простите, маменька, не могу.

Я лишаю людей источника средств существования. И все последствия — на мне. Их вдовство, сиротство, нищета, ранняя смерть…

Альтернатива? — Не делать этого. Не пытаться обжелезить всю Россию. Пусть дохнут, как дохли. По сто тысяч детских трупиков в год. Зато душа моя — чиста и непорочна. Для верности — помолиться и причаститься.

«Да весь мир познания не стоит… слезок ребеночка…».

Фёдор Михалычу — верю. Только ведь «слёзки» — и с той, и с другой стороны. И у тех кто умрёт от этой моей «бля…», и у тех, кто помирает от её отсутствия. Что важнее: уменьшение общей суммы? Или — именно в вот этой группе — углежогов, рудосборщиков…? Или — личное участие в изменении баланса «слёзок»?

Попандопулы! Понимаете ли вы, что наша деятельность хуже нарезки свежего лука? От нас не просто плачут, от нас — умирают. Вы, лично, готовы видеть, как ваши предки, русские люди, мрут от вашего «прогрессизма»? Как мухи в первые холода — трупики россыпями.