Дом Черновых, стр. 24

На этот раз ввиду торжественности события Сила Гордеич не пожалел денег на обстановку дома. Это требуется для общественного мнения вследствие видного положения двух миллионеров в городе. Недаром он и купил сразу два смежных дома: для обоих своих сыновей. Одно нехорошо: имение Силы с тысячью десятин чернозема, с паровой мельницей и конным заводом отныне отдано во владение старшему сыну на правах первородства и по случаю выгодной женитьбы.

Но в этом обида для младшего, который до этого управлял имением, трудился, не вылезая из деревни. Теперь его приходится отстранить.

Старик огляделся кругом. Ворота растворены настежь: в доме ждут свадебный поезд. Прислушался. Нет! еще не слышно, чтобы ехали. Жара спала. От громадных старых деревьев, еще помнящих времена крепостного права и дворянских балов в этом саду и доме, падали длинные, прохладные тени. Ветви деревьев таинственно шелестели что-то многозначительное, мудрое, примиряющее — о жизни и судьбе людской.

Все проходит. Были дворяне, пожили, насладились жизнью. Теперь черед новых сильных людей, черед Черновых и Блиновых. Они сильные люди, иначе бы и не создали капитала. А дети? Взять хотя бы Дмитрия: больной, неприспособленный; дают ему Блинову, конечно, только потому, что он — Чернов. Покуда деньги есть, будут жить, как прежние дворяне жили. Вот только больших денег не надо в руки давать: тогда, может быть, приспособятся. Молодуха-то с характером, в мать, копейку зажмет. А дела по имению по-прежнему Кронид будет вести, собаку съел на этом.

У Блинова, кроме дочери, сын еще есть, Михайла. Никчемный человек. Образования совершенно никакого не дали. Он и вырос балбесом. Наследник миллионов, а компания ему — его же приказчики да шоферы. Только и делает, что на автомобиле пьяный катается. Намедни прямо из ворот на чужой забор наехал. Как напьется, отца лезет бить: зачем образования не дал? Вот каковы дети-то пошли! Какая будет смена старым купцам?

От этих тяжелых дум сухое, морщинистое лицо Силы становилось все мрачнее и печальнее. Вдруг зазвенели бубенчики. Сила встал и быстрыми, молодыми ногами пошел к подъезду. Там с лукошком в руках, в старинном штофном платье, с кружевной наколкой на волосах стояла Настасья Васильевна.

— Куда вы пропали? — укоризненно сказала она, передавая ему лукошко с насыпанными зернами хмеля. — Едут уж, встречать надо!

Во двор въехала коляска, запряженная парой вороных рысаков, за ними въехали другие экипажи с поезжанами свадьбы.

Из коляски вышли «молодые»: Дмитрий — во фраке и белом галстуке и Анна — в подвенечном наряде. Они приблизились к старикам и тут же, на крыльце, поклонились им в ноги.

Сила Гордеич всхлипнул, глубоко задышал и осыпал их двумя горстями хмеля по старинному народному обряду, которого придерживалось старое купечество.

Вечером в доме шел пир горой.

Парадный зал освещался сверху матовой электрической люстрой и отделялся от гостиной широкой аркой с двумя белыми колоннами с каждой стороны, а между колонн стояли на тумбах две гипсовые богини; как их звали, никто не знал и не интересовался: дом был куплен вместе с богинями.

В смежном зале, за аркой, за длинным столом во всю комнату, как бы ломившимся от всевозможных кушаний и бутылок, сидело человек пятьдесят гостей. В центре «молодые» и их родители: Сила с женой, длиннобородый Блинов с монументальной своей супругой и Мельников с Еленой.

Официальная часть пира миновала, ужин близился к концу. Громадный разварной осетр на серебряном блюде был наполовину съеден.

Прислуживали клубные лакеи в белых перчатках и фраках. Собравшиеся за столом гости представляли местные торговые фирмы, миллионные капиталы: собрались крупные хлеботорговцы, пароходчики, фабриканты, — все именитое купечество города. Была и молодежь из купеческого круга: два или три студента, дамы, барышни, и между ними Варвара, чувствовавшая себя чужой в этом обществе, так как давно отвыкла от него. Костя, с белым бантом шафера в петлице, беспрестанно подливавший гостям в рюмки, иронически улыбался. Сын Блинова, Михаил, молодой, еще безусый юноша в казакине синего сукна, с бледным, застенчивым лицом и кудрявой головой, мрачно молчал, смущенно улыбаясь в общем говоре веселой компании. Душой общества оказался хлеботорговец Кузин, молодецкая фигура в поддевке и о чуть заметной сединой в бороде; церковный староста, кутила и любитель певчих, был он «на третьем взводе» и ввертывал остроумные словечки, вызывавшие общий смех. Сын его, сидевший рядом с ним, плотный здоровяк лет тридцати, отличался от басистого отца только тем, что говорил вкрадчивым, сладким тенорком.

Выделялся из всего собрания купец-помещик и хлеботорговец Крюков своею богатырской наружностью и необычайною живостью темперамента; среднего роста, с небольшой окладистой бородой, весь выпуклый, словно сбитый на наковальне, он славился как силач и неспоимый пьяница.

Организатором пира, как всегда, был Кронид, имевший в этом деле долголетний опыт. В конце ужина, когда гости перешли на легкие вина и за столом все усиливался веселый говор вразнобой, Кронид встал, постучал вилкой по тарелке, требуя внимания, и сказал, поднимая в руке бокал шампанского:

— Безусловно пью здоровье молодых! Пусть их жизнь будет так же весела, искриста и приятна, как эта вино! Пусть будет она так же светла, как светятся эти огни, и пущай весь их жизненный путь сопровождает удача и счастье! Сегодня они отправляются в путешествие по родимой нашей реке: пусть дорога их жизни течет так же спокойно, как течет матушка-Волга! И пусть не сбиваются с этого пути их молодые резвые ножки!

— Топтать отцовские дорожки! — густым басом рявкнул старший Кузин.

— Пущай, — продолжал Кронид, — в жизненном плаваньи им сопутствует попутный ветер, пусть держатся они поближе к родным берегам и пусть помнят, что всех нас создала и возвеличила Волга! Вот она. здесь — волжская сила, именитое купечество наше! Волга на своих волнах взлелеяла отцов наших, и она же потребует к себе и детей их. Пью за молодость, за будущее наше, которое безусловно зависит от нас! Пусть дом Черновых стоит долго и твердо, и никакие бури не повалят его! Пью за новых детей Волги, за молодых!

— Горько! — закричали всей толпой именитые гости. — Подсластить надо Кронидову речь!

Все потянулись чокаться к «молодым». Анна первая повернула лицо к мужу для поцелуя. Митя смущенно и растерянно поцеловал ее. Потом они, переглянувшись между собой, встали из-за стола и, выйдя из комнаты, поднялись по внутренней лестнице наверх.

Наверху, в большом кабинете с низкими потолками Анна остановилась у стола и тотчас же стала снимать вуаль и искусственные цветы с головы. Дмитрий старательно, но неловко ей помогал.

— Не позвать ли Катю? — заикаясь, спросил он.

— Нет, Митя, не нужно. Сама переоденусь. Спать не стоит: скоро, чай, на пароход?

— Часа через два.

— У тебя все готово?

— Вещи уложены давно, вот только переодеться мне… Да не в этом дело!

— А в чем же?

— Никак папу изловить не могу. Деньги получить! Только заведешь разговор, а он отмахнется, или кто-нибудь помешает…

— Может, забыл?

— Забудет он! Так, комедию ломает. Чтобы до последнего момента довести и поменьше дать. Знаю я его тактику!

— Как же мы без денег-то поедем? Ведь на Кавказ ехать!

— Теребить придется. Тоже, родители называются, что твои, что мои!

— Обмишулили они нас, Митя!

— А что?

— Обвенчали, а денег, как и прежде, опять каждый раз проси да кланяйся!

— Такая у них привычка. Впрочем, я только сейчас переоденусь и опять пойду его ловить.

Он вошел в дверь соседней комнаты. Анна стала снимать с себя подвенечный наряд и вынула из шкафа дорожное платье. Фигурка у нее была небольшая, худенькая, но изящная. Оставшись в нижней юбке и корсете, с обнаженными руками и грудью, она лукаво оглянулась на дверь, ожидая, что муж догадается приотворить ее: хотелось, чтобы он вернулся, обнял и приласкал ее, но Мите ничего подобного и в голову не приходило. Она зевнула и стала одевать глухое суконное платье «бордо» с длинными рукавами.