Инициация, стр. 65

Рурк печально улыбнулся:

— Скажи-ка, насколько у тебя это серьезно — провалы в памяти, затемнения сознания? Ты же убежден, что это ранняя деменция? А дело совсем в другом. Я уверен, что ты здоров как бык, а память твоя крепка как скала. К тому же ты не дурак. Нет-нет, Дон. Никакой деменции. Это повелители так влияют на людей. Их аура разрушает небольшие участки мозга. Это как радиация, которая отравляет сознание. После нескольких таких сеансов воспоминания начинают гнить и пропадать. Ты не дряхлеешь в прямом смысле слова, но разве не этого ты боялся? — Он отхлебнул чаю, затем быстро шагнул вперед и выдохнул облако пара в глаза Дону.

На задворках его сознания раздался удар гонга, от которого взвилась и понеслась к свету стая летучих мышей. Он уронил кружку. Пахло волшебной травкой Бронсона Форда, только это был не дым, а пар, и действовал он гораздо глубже. Дон понял, что это не марихуана, а какой-то более древний, более примитивный экстракт, галлюциноген пугающей силы.

Перед его мысленным взором замелькали образы, как в калейдоскопе: Бим и Бом выслеживают его в поместье Волвертонов; обнаженные люди, одетые чудовищами из ацтекской мифологии, угрожают ему топорами и ножами; румяный молодой человек в нелепо тесном свитере входит внутрь дольмена; Курт, загорелый мужчина средних лет, бежит по лесу и кричит, кричит; Бронсон Форд, раздувшийся до невероятных размеров, поднимает Дона с пола темной музейной галереи гигантской лапищей…

Он сморгнул — у него были задубевшие, заскорузлые руки, руки старика; одежда болталась на сморщенном ссутуленном тельце. Если бы здесь было зеркало, Дон знал, что в нем отразилось бы словно высеченное из гранита личико и лысая голова, покрытая скудным пухом седых волос. Колени Дона подогнулись, и он рухнул на деревянный стул, все еще не отрывая изумленного взгляда от своих постаревших рук; прямо у него на глазах они вдруг снова стали прежними, мускулистыми, а затем съежились обратно. Эти переходы напомнили ему состояние после приема кислоты.

— Пожалуйста, помоги мне. Скажи, что происходит.

Он еле шептал. Комната шла волнами, будто мираж.

Бэрри Рурк произнес:

— Я и пытаюсь помочь. Увы, ты неудачно женился. Моки — любимые игрушки моих повелителей. Твоя жена последняя в роду, и я знаю, что они хотят, чтобы она была довольна и послушна. На мой взгляд, это единственная причина, почему Бронсон Форд не проглотил тебя с потрохами. Или не утащил тебя, вопящего от ужаса, в мрак. Один из твоих предков неосмотрительно перешел дорогу Созданию Тьмы. Что-то мне подсказывает, что тебя берегут для чего-то чудовищного. У Детей Старого Червя долгая-долгая память. Но ты фигура незначительная. Как блоха на брюхе мастодонта.

Он взял Дона за руку, помог ему встать и подвел к окну.

От солнца осталась лишь оранжевая полоса за горным пиком. Как и говорил Бэрри, ночь приближалась быстро. Несколько кучевых облаков проплыло мимо: кадр пленки, запущенной на учетверенной скорости. Дон с силой прикусил ладонь, подавляя смешок. Если он сейчас рассмеется, неизвестно, удастся ли ему остановиться.

Рурк сказал:

— Спокойно, спокойно. Дай ему время, пусть волна тебя накроет. Ты ведь раньше пробовал нектар пустоты, а? Не волнуйся — эта штука более концентрированная и быстрее впитывается в кровь. В мои намерения не входит обдолбать тебя наркотиками. Я просто хочу, чтобы ты кое-что уяснил, прежде чем твой, похожий на швейцарский сыр, мозг опять затянет туманом. Ты должен кое-что увидеть.

Рурк не солгал насчет действия наркотика — через несколько минут чувство дезориентации стало ослабевать, и Дон мало-помалу пришел в себя. Вернувшиеся к нему воспоминания не исчезали, их пугающая четкость слегка уравновешивалась их фрагментарностью: десять тысяч фрагментов пазла, подброшенных вверх.

— Надо идти, — сказал Рурк.

Он включил фонарик, подвел Дона к люку и распахнул дверцу. Узкий луч фонаря выхватил из темноты ночи, наступившей неестественно быстро, первые шесть ступенек.

— Я пойду первым. Что бы ни происходило, не смотри вниз.

Дон был слишком занят тем, что цеплялся мертвой хваткой за лестничные перекладины, поэтому не мог смотреть никуда, кроме своих узловатых артритных рук. Управлять своей одряхлевшей персоной было и само по себе сложно, а тут еще воспоминания (или прекогнитивные видения?) продолжали поступать сквозь какой-то разрыв в его мозговой оболочке: близнецы уже в зрелом возрасте; вечно молодой Аргайл, поднесший к глазам бинокль; крепкий молодой человек по имени Хэнк, исчезающий в пасти дольмена…

Предательские пальцы соскользнули с перекладины, и Дон непременно бы упал, если бы Рурк не подхватил его под мышки и не поставил на ноги безо всякого видимого труда. Дон был словно мешок перьев. На закате дней я ссохся, как черносливина.

Рурк убрал фонарь и зажег факел — старомодный, с каплями смолы, падающими с крупной верхушки, отбрасывающий красноватые отсветы и отчаянно дымящий. Из мрака выступили смутные очертания утеса, поросшего кустарником и молодыми деревцами. Пещера ждала. Путь к ней преграждала воронка/пропасть, сужавшаяся здесь метров до двух в ширину. Из трещины выплывали клубы тумана и смешивались с дымом факела.

Господи боже, это сон, не иначе. На вершине горы — башня, у подножия башни — поляна. А я под сильным кайфом. Но его это не убедило. Хруст гравия под ногами, запахи зелени и земли были слишком реальными. Каменная стена и пещера — слишком прочными. На ум Дону пришли Мильтон и Данте, и у него возникло острое желание помочиться.

Рурк сказал:

— Это и есть лесная пещера на участке Y-22. Немного информации: деревню поджег твой старший кузен в 1923-м. Предположительно, пожар был следствием вооруженного столкновения, когда селяне подкараулили Мельника и прочих вальщиков, собираясь принести их в жертву Старому Червю. Какого чёрта твой кузен с друзьями делали так далеко от «Слэнго», остается загадкой. Тебе отец когда-нибудь рассказывал об этом?

— Нет.

Такой семейной легенды Дону слышать не доводилось. Он знал о каких-то дальних родственниках, служивших кто снайперами, кто шпионами во время Первой мировой; еще об одном, которого в двадцатые — тридцатые знали как «великого белого охотника»; и еще об одном, который скончался от хронического истощения после участия в раскопках египетской пирамиды примерно в то же время. Ну и, кроме того, были еще отец и дед, тоже герои-разбойники — каждый в своем роде. Что же до этого йомена-дровосека и его связи с исчезновением людей в «Слэнго», то тут был полный ноль.

Рурк взмахнул факелом и шагнул в пещеру. Дон ухватил Рурка за пояс, чтобы не упасть. Он вспомнил похожую систему пещер в Мехико и людей, избивших и возложивших его на какой-то доисторический алтарь, чтобы принести в жертву какому-то доисторическому богу. Он вспомнил их вопли, когда их затянула в себя тьма. Что произошло потом, он так и не вспомнил.

Тоннель извивался, уходя все дальше вниз, и через какое-то время они вошли в большую пещеру, с потолка которой свисали мириады сталактитов. Тут было абсолютно сухо, стены крепились грубо обтесанными балками и были испещрены рисунками мелом, изображавшими человечков, которые склонялись перед гигантскими червями с гуманоидными черепами, и другие, еще более странные, вещи. «Я видел эти рисунки». Это было не совсем точно. Я увижу эти рисунки. На чердаке загородного дома. Лет через тридцать. Поодаль находилось несколько сооружений, чьи истинные параметры трудно было оценить из-за накопившихся известковых напластований, и яма, источавшая мерзкий смрад.

Дон узнал это место:

— Это та же самая галерея, что я видел в Мехико.

— Все пещеры похожи одна на другую. Все они ведут в сердце Великой Тьмы.

Рурк сделал несколько шагов вперед, и свет факела выхватил из мрака каменное строение, напоминающее зиккурат, высотой в три человеческих роста и тоже покрытое известковыми наслоениями.

Камень был чудесным образом прозрачен, пронизан мириадами наростов и уродливых фигур. Рурк поманил его к себе, и Дон с неохотой приблизился. Его внимание немедленно привлекли две вещи: идеально круглое отверстие на уровне глаз на стенке зиккурата и тот факт, что непонятные фигуры оказались детскими скелетами. Сотни скелетов детей, окаменевших и превращенных в цементирующий элемент, строительный раствор между кирпичами.