Нетореными тропами. Часть 1, стр. 24

К церемонии взросления мне купили платье из золотой парчи. Я не сопротивлялась ни когда корсет затянули так, что из глаз хлынули слёзы, ни когда на ноги надели неудобные узкие туфли, ни когда в высокую причёску вплели колючие белые розы. Отец уже не вёл меня под руку. Моё место теперь было не у хозяйского стола на возвышении, а сбоку, вместе с жёнами и дочерями знатных рыцарей. Слуга подвинул к накрытому столу стул, налил в кубок вина, положил что-то на тарелку. Я не следила. Папа произносил невероятно долгую напутственную речь, поздравлял Вейаса со вступление во взрослую жизнь. Представитель из ордена, папин старый товарищ, дядюшка Кейл, зачитывал послание Совета для Вейаса.

— Тебе надлежит отправиться в Чернолесье, Докулайская равнина, — зычно выкрикнул он, чтобы наверняка все услышали. Не так далеко, но и не так близко, чтобы заподозрили, что всё подстроено. — В знак того, что ты прошёл испытание, нужно принести оттуда шкуру белого варга. Не чёрного, не бурого, не рыжего, а белого, запомнил?

Вейас с серьёзным видом кивнул, а потом не выдержал и рассмеялся. Папа поднял руку, чтобы отвесить ему подзатыльник, но под внимательными взглядами гостей передумал и тоже выдавил из себя некое подобие улыбки.

Присутствующие расслабились, и папа подал знак к началу пира. Женщины за столом обсуждали наряды, парикмахеров, какие-то сплетни — я не прислушивалась. Кивала невпопад, отвечала односложно: «Да», «Конечно», «Я вас понимаю». Во время танцев я отнекивалась от редких приглашений, объясняя всем, какой у меня ревнивый жених. Хоть на что-то он сгодился. А ложь… если богов нет, то кто за неё осудит?

Когда слушать старушечьи пересуды и наблюдать за весельем сил не осталось, я вышла освежиться на балкон. Ночное небо заволокли тучи, скрыв звёзды с луной. Парило. Воздух стал зыбким и не двигался. Так тихо только перед бурей бывает. Снизу доносились недовольные выкрики стражников. Должно быть, кто-то явился без приглашения и с боем прорывался на пир. Одолело любопытство. Я перегнулась через перила, надеясь разглядеть хоть что-нибудь в темноте. Взвыл ветер. Я едва не опрокинулась на камни. Одна из роз выскользнула из причёски и улетела. В ответ сверкнули во мраке белесые глаза.

— Пустите! — когтями по стеклу заскрежетал старушечий голос. — Я несу весть от богов. Не смейте меня задерживать!

Сердце тревожно ёкнуло. Нет, не может быть, это всё нянюшкины сказки! Надо предупредить. Я подобрала юбки и со всех ног бросилась обратно. Папа стоял у хозяйского стола в конце зала и о чем-то увлечённо беседовал с дядей Кейлом. Протискиваясь между танцующими, я спешила к ним, но меня постоянно останавливали, лезли с расспросами, как будто не понимали, что мне не до этого.

— Плохие новости из Эскендерии, — мрачно сообщил дядя Кейл, разворачивая какую-то бумагу. — Из Муспельсхейма вернулся пропавший отряд.

— Это тот, который несколько лет назад отправляли искать истоки новой религии бунтовщиков? Кажется, они называют себя единоверцами. Ну так хорошо же, что отряд вернулся, — искренне недоумевал папа. Собеседник покачал головой.

— Вернулись только трое: Трюдо, Масферс и Рат. Остальных подкосила какая-то лихорадка. Выжили только телепаты. Но это ещё не самое странное. На совете они стали уговаривать глав ордена принять новую религию. Сказали, что во время болезни они увидели свет истины и уверовали: нет бога, кроме Единого, и лишь в нём наше спасение.

— И что? Орден согласился? — скептично вскинул брови папа.

— Вы знаете, там… — робко вмешалась я, подобравшись достаточно близко, чтобы меня услышали.

— Лайсве, не сейчас. У меня важный разговор, — отмахнулся папа, как от назойливой мухи, а дядя Кейл продолжил:

— Естественно, нет. Но телепаты попытались навязать свою волю гипнозом, представляешь? Их тут же взяли под стражу, сейчас пытаются разобраться.

— Я знаю Рата и Трюдо, — папа нахмурился. — Не верится, что они нарушили присягу без веских причин.

— Полагают, что они одержимы, но никаких следов демонического присутствия не находят.

— Послушайте, это важно! — я попыталась привлечь их внимание, надеясь, что разговор исчерпан, но они снова шикнули.

— Самое паршивое, что бунтовщики воспрянули духом. Решили, что это знак, — дядя Кейл отвёл взгляд, словно собирался сообщить огорчительную весть. — Все силы теперь направлены на подавление мятежа. Тебе не смогут выделить ни одного воина.

— Но ведь это не для моего развлечения! — громко возмутился папа. — Гулей надо добить сейчас, иначе они снова расплодятся и все наши жертвы будут напрасны.

Дядя Кейл бессильно развёл руками.

Ну всё? Достали со своей глупой войной! Никакого Единого нет, как и других богов, а битвы с демонами — всего лишь ради наживы. Так почему бы хоть раз не забыть о делах ордена и позаботиться о своих близких? Ведь завтра нас может и не стать! Решительно сжав кулаки, я закричала:

— Вёльва у ворот!

Пламя свечей вмиг потускнело. Стало темно и холодно, как на кладбище. Смолкли музыканты, плясуны испуганно замерли, разговоры истлели сами собой. Все взгляды устремились на меня. Даже неунывающий Вейас побледнел и подобрался ближе к нам.

Отдаваясь гулким эхом в высоких каменных сводах, послышались тяжёлые шаги. Протяжно скрипнули двери. Головы тут же повернулись к выходу. На пороге показалась невысокая коренастая фигура в тёмном балахоне. Шагнула в зал. Под опадающим капюшоном взметнулись жидкие седые волосы. На изрезанном морщинами лице полыхнули слепые белёсые глаза. Гости словно по команде сдавленно выдохнули и посторонились, пропуская старуху вперёд. Она ползла, как улитка, шаркая и отбивая узловатой клюкой монотонный ритм. Никто не смел заступить ей дорогу.

Папа неестественно выпрямился, закрыв меня собой, Вейаса схватил за руку. Испугался! Надо было слушать, когда я предупреждала.

— Артас Веломри, почему твои стражники не пускали меня на праздник? — захрипела вёльва, остановившись у возвышения для хозяйского стола. — Неужто совсем старые порядки забыли? Или возгордившимся охотникам уже и дела нет до божественной воли? Она нас породила — она и убьёт.

Хорошо, что вёльва не слышала наши святотатственные речи. Может, богов и нет, но горевестницы вполне существуют. И могут такую судьбу напророчить, что потом вовек не расхлебаешь.

Папа вздрогнул:

— Чего ты хочешь, старуха?

Дядя Кейл подался вперёд, чтобы стать между ним и вёльвой, но той хватило лишь раз взглянуть слепыми глазами, как он тут же отшатнулся.

— Того же, чего и всегда — объявить волю богов.

Папа оттянул тугой воротник и сглотнул. Голос вёльвы возвысился и бичом хлестнул по каменным сводам:

— Ветер велел, чтобы твой сын отправился в Хельхейм и добыл клыки вэса.

Вейас едва слышно присвистнул. Хельхейм? Да из ледяной пустыни на краю света, поди, никто не возвращался. И кто такой вэс? Я взяла брата за свободную руку, чтобы ободрить.

Все поражённо молчали. Никто не смел даже шелохнуться, не то, что заступиться за Вейаса. Тоже мне, доблестные воины — выжившей из ума карги испугались! Хотя… мне тоже было страшно до дрожи в коленях. Вёльвы всегда появляются в преддверии лиха: не обыденной смерти, а голода, засухи, нашествия или мора. Поэтому их прозвали горевестницами. И боятся даже больше Жнецов — костянокрылых сборщиков душ.

Я дерзнула: попыталась выйти вперёд, чтобы защитить брата, но папа тут же затолкал обратно.

— Мой сын отправится в Чернолесье и добудет шкуру белого варга, — процедил он сквозь зубы. — Так назначил орден.

Папа перевёл взгляд на дядю Кейла. Тот бессильно пожал плечами и понурил голову.

— Подкупленный твоим золотом орден не властен над божьим промыслом, — зло каркнула карга. — Судьба твоего сына в Хельхейме, не в Чернолесье. Такова воля даровавшего вам силу ветра.

— Ветер безумен, если его воля такова. Мой сын не станет служить безумцу!

За окнами сверкнула молния. Громыхнуло так, что зазвенели стекла. Дождь зашёлся по крыше барабанным боем. Жутко. Как будто он всё слышал, всё понял и разозлился!