Дети земли и неба, стр. 82

Они поели, когда ее дочь вернулась домой, после того как помогла разбойникам и купцам устроиться на ночлег. Рагу из кролика, как и обещано. Даница жевала и глотала, не ощущая вкуса пищи. Ешь, когда есть еда, неизвестно, когда она может закончиться. Так учил ее дед.

Они не разговаривали. Дочь один раз встала и подбросила полено в огонь, сняв с него горшок с едой. Языки пламени поднялись вверх, Даница смотрела на них. Они слышали шум ветра. Дождя не было.

— Пойдем, — сказала целительница по имени Елена, когда Даница прикончила вторую миску рагу. Они прошли в соседнюю комнату, больших размеров. Там находились раненые люди Скандира, еще один разбойник присматривал за ними. Он встал и вышел, когда вошли женщины. При этом он кивнул Елене.

Один из раненых спал, тот, кто был ранен тяжело. Двое других сидели. Их раны уже обработали, как увидела Даница, пока они ходили в святилище, наверное. Елена подошла по очереди к этим двоим. Она сначала посмотрела им в глаза, поставив возле каждого фонарь. Приложила два пальца к их шеям, это выглядело странно. «Но почему странно? — упрекнула себя Даница. — Я ведь не разбираюсь в том, что она делает».

Целительница осмотрела повязки, которые сама наложила. Сказала что-то дочери, и та подошла к тяжелому столу и начала растирать какие-то травы в ступке пестиком. Она работала аккуратно, быстро. Движения ее напоминали птичьи.

Даница взглянула на того мужчину, который спал. Он часто и неглубоко дышал.

— Этот умрет, — тихо произнесла целительница. — Я не в силах его спасти.

— Мы убили их всех, — с гордостью произнес один из двух других. — Всех ашаритов, кроме одного.

— Этого мы отпустили, — вставил третий. — Он убежал домой, как испуганный ребенок. Чтобы рассказать о том, что мы сделали.

Елена взглянула на Даницу, но ничего не сказала. Дочь закончила то, чем занималась, и принесла две чашки. Каждый из людей Скандира выпил.

— Спасибо, — поблагодарил один из них.

— Теперь спите, — сказала Елена. — С тобой, — она указала на одного из них, — все должно быть хорошо. Тебе, — она повернулась к другому, — нужно двигаться осторожно несколько дней, и чтобы твое плечо очищали и накладывали под повязку то, что я тебе дам. Кто-нибудь из оставшихся у вас людей умеет это делать?

— Я умею, — отозвался второй. — Я сделаю.

Елена кивнула.

— Я сегодня к ночи еще загляну к вам. Пойдем, — бросила она Данице. Целительница снова вынесла фонарь в первую комнату, а потом вышла с ним в ночь. Дочь осталась дома.

Светили звезды, и голубая луна уже взошла. Ветер гнал облака. Было холодно. Тико отделился от тени дома и подошел к ним. Он опять потерся о ногу Даницы. Он так всегда делал. Девушка произнесла его имя. «Он по-прежнему со мной», — подумала она. Та же мысль, что и раньше, и все равно она была слабым утешением. Может ли она позволить себе одну ночь побыть слабой?

По дорожке через деревню никто не шел, они одни находились вне дома. Ветер дул им в спину, веял над полями. В окнах домов мелькали отблески горящих очагов. Весна, но сейчас это не чувствовалось.

Он, наверное, на северо-востоке отсюда, в той же холодной темноте. Она гадала, нашел ли он хорошего коня. И как он объяснит свое возвращение, если все же вернется. Не казнят ли его — как труса или просто от ярости. Она думала о том, делают ли это сердары в османской армии, или командиры более низкого ранга, желая показать свою власть. Он похож на их отца. Уже.

Сегодня днем она плакала. Этого больше не повторится.

Они подошли к калитке святилища — Елена несла фонарь — и прошли через нее во двор, открыли низкую дверь и вошли внутрь.

Елена поставила фонарь на пол, недалеко от двери.

— Мы пришли сюда не ради диска Джада, — сказала она. — Ты уже сделала это раньше.

— Тогда почему?

Даница прочистила горло, голос ее казался тонким. Помещение тонуло во тьме, она едва различала диск впереди наверху, за алтарем. Хруст под ногой заставил ее вздрогнуть.

— Смальта из мозаики, — сказала целительница. — Кусочки все время падают. Могут поранить, если попадут в тебя.

— Так бывает?

— Не часто, — целительница огляделась вокруг. — Иногда сюда пробираются животные. Зимой появлялись волки.

— Позвать Тико?

— Нет. Будем молчать и слушать.

— Что слушать? Камни?

Елена покачала головой, свет фонаря играл на ее седых волосах. Она прижала палец к губам. Даница пожала плечами. Не то чтобы ей хотелось многое сказать. Слышать было нечего, кроме ветра снаружи. Здесь спокойно, только холодно.

«Жадек?» — мысленно произнесла она, но не получила ответа. Но она ведь понимала, что он ушел, и была уверена, что знает, как именно и почему. Она сохранила стрелу Невена.

Завтра все снова начнет меняться, в который раз. Она поедет на юг со Скандиром, будет жить на войне. Она хотела этого, правда? С того времени, как они бежали из Антунича в Сеньян. Месть может стать мотивом для жизни, думала она. Фактически, она может даже быть единственным…

Она услышала пение.

Больше никто не входил сюда, она была в этом уверена.

Женский голос. Без слов, будто прелюдия к песне.

Пение доносилось слева, с того места, где были пустые часовни вдоль стены с той стороны. Ничего не видно. Никого там нет. Она повернулась к Елене, та опять прижала палец к губам. Даница почему-то посмотрела вверх. На куполе ничего нельзя было разглядеть, в такой темноте, какое бы изображение ни выложили там руки художника, давным-давно, а теперь камешки и стеклышки падают с него сквозь пространство и время.

Елена подняла руку, ладонью наружу, а потом повернула ее внутрь и приблизила к себе, будто приглашая, или призывая. Даница потом так и не смогла решить, что это было. Но бессловесное пение обрело слова в темноте святилища.

Ужели никогда по полю летом дева не пройдет,
Чьи золотые волосы, как спелые колосья?
У бога на рогах луна голубая мерцает.
Охотница пустит стрелу — и он умирает.
Как можем мы, времени дети.
Жить, если должны умереть эти двое?
Как можем мы, дети потерь,
Цепко держаться за то, что в прошлом осталось?
Когда солнце спустилось во тьму,
Дети света горько рыдают.
Когда страх нами правит, жизни теряют.
Время — ответ на печаль.
Солнца восход сменит утром ночную тьму.
Холод уходит, птицы поют и цветы расцветают.
Чтите богиню, помните о богах.
Мы — дети земли и неба.

И, кажется, она все-таки опять заплакала. Голос умолк, последние слова уплыли вверх, к куполу и темноте под ним, и растаяли как дым.

«В мире есть гораздо больше, чем мы способны понять», — сказала недавно целительница, а Даница легкомысленно ответила: «Я это знаю».

Она действительно знала, и совсем ничего не знала. «Как можем мы жить?» — спрашивала она. Слова песни, никем не спетой. «Никем из живых», — подумала Даница. Потому что ни одной женщины или девушки (голос был очень молодым) из деревни не было в темноте вместе с ними, и не Елена с Даницей спели эти слова. Ей в голову пришла одна мысль, которая не пришла бы к ней еще вчера.

— Когда она умерла? — спросила Даница, и целительница быстро взглянула на нее, пораженная.

— Я не знаю, — ответила Елена через несколько мгновений.

— Вы мне хотите показать, что мой дед был не единственным, кто… остался после того, как умер?

Старая женщина вздохнула.

— У меня нет простых заданий. Или, если они простые, то для меня они трудные. Я подумала, что тебе следует прийти сюда. Я не знала, что произойдет.