Дети земли и неба, стр. 62

Нельзя с уверенностью сказать, как далеко могут простираться амбиции Великого Калифа Гурчу. Неужели калиф действительно представляет себе, как здесь зазвонят колокола ашаритов, призывая верующих на молитву? Как святилища Джада превратят (как это произошло в золотом Сарантии) в нечестивые храмы Ашара?

До сих пор расстояние было их союзником. И дожди. Дожди — вот что им было нужно каждую весну. Не здесь, а на севере и на юге, где кавалерия и пехота Ашара — в том числе, наводящие ужас Джанни — и большие орудия, которые солдаты везли с собой, двигались через Саврадию к землям детей Джада.

Разумеется, положение Серессы было несколько двусмысленным: она охотно торговала с Ашариасом. Серессцы гарантировали безопасность османских грузов в Сересском море. Город в лагуне оставался на плаву (так писали поэты) благодаря приливам и отливам в торговле.

И все-таки правители Серессы не хотели, чтобы «звезднорожденные» продвинулись слишком далеко в эту сторону. Силы необходимо было уравновесить. Если бы только калиф удовольствовался той империей, которой уже владел, торговлей и богатством. Своими роскошными дворцами и садами, и (как все говорили) томной красотой своих женщин.

Во всем этом было так много составляющих. Конфликт сулил опасность, смерть, горе — и открывал возможности. Император Родольфо нуждался в деньгах. Срочно. Крепости, уже подвергавшиеся осаде, требовали ремонта. Сересса, через своего достопочтенного посла, уважаемого синьора Фалери, с удовольствием предоставила дополнительные займы на самых выгодных условиях — в знак солидарности. Как сказал Фалери — в поддержку дела защиты веры джадитов и в знак уважения к мужеству храбрых солдат императора.

Он также укреплял свое положение во дворце обычными щедрыми взятками. Но не канцлеру: Савко был неподкупен, как много лет подтверждали один за другим менявшиеся послы. Этот человек питал личную неприязнь к Серессе, такое сложилось мнение. Никто не смог узнать почему.

Но были другие, к которым прислушивался император, гораздо менее щепетильные. Щедрость серессцев за зиму проложила путь к нескольким из таких людей.

В то же время, этот двор, конечно, работал на Фалери. Забавный получался танец. Девушка с желтыми волосами, Вейт, которая приходила к нему в первые вечера после приезда, стала регулярно навещать его после наступления темноты. Со временем она заставила его изменить мнение по поводу превосходства куртизанок Серессы. Она использовала определенные приемы, с которыми Фалери раньше не сталкивался, и пока еще не исчерпала ни своих уловок, ни своего воображения.

Он не пускал ее в ту комнату на главном уровне, где он работал. По ночам, когда он разрешал ей остаться (зимой это случалось чаще), он заставлял слуг дежурить у двери в эту комнату на тот случай, если он уснет, а она подойдет — по чистой случайности, разумеется, — к письменному столу, на котором лежат документы. Гаурио, его личный слуга, дежурил часть ночи. Потом его сменяли другие слуги дома. Письма Фалери были написаны двойным шифром, она бы ничего не узнала, но ему не хотелось, чтобы Совету Двенадцати доложили, будто он неосторожно обращается с документами, отупев от похоти, или что-то в этом роде.

Вейт действительно уходила от него в ночь визитов, оставляя его полностью удовлетворенным. Некоторые женщины, можно сказать, понимают мужчину.

Все это делалось намеренно, и Фалери это понимал. Все, кто с ним подружился здесь, хотели больше узнать о нем, о Серессе. Она действовала тонко, когда они беседовали в постели. Умная женщина. Достойная Серессы, решил он.

Собственно говоря, они мало разговаривали после любовных объятий. Он часто был обессилен, а иногда его мучили боли.

Он постепенно стал получать удовольствие от этого непрерывного танца намерений, скрытых под поверхностью, несмотря на то, что по-прежнему тосковал по дому. Оставшаяся там любовница больше ему не принадлежала, как и многое другое.

Такая вероятность всегда существовала. У него появлялись мысли насчет того, что он мог бы предпринять, чтобы вернуть ее по возвращении. Это зависело от возможности получить кресло в Совете Двенадцати. Аннализе это очень понравилось бы, может быть, даже больше, чем его жене и дочерям. Его дочери оставались незамужними, хотя уже давно было пора выдать их замуж. Его жена выбрала такую тактику, какую мог бы выбрать военный командир во время войны. Она ясно дала понять, что надеется на его избрание в Совет, что уравняло бы положение супругов.

Короче говоря, многое зависело от его способности убедить этот двор и его абсурдно непостоянного монарха, что пиратов Сеньяна действительно необходимо уничтожить, раз и навсегда.

В ту весну канцлеру Священной империи джадитов было о чем подумать. Он всегда выполнял массу всевозможных задач, но бывали времена года хуже остальных, и сейчас как раз наступило такое время.

Им нужно было занять дополнительно деньги у банков Серессы на ремонт большой крепости Воберг и на снабжение и выплату жалования тамошнему гарнизону. Несомненно, гарнизону необходимо заплатить. Они были главными защитниками самых богатых земель императора. Воберг становился основной мишенью для османов уже на протяжении трех военных кампаний. Каким бы мощным он ни был, войска невозможно оставить без продуктов и без денег, и это в ожидании нового наступления.

Существовала также проблема огромного долга Серессе.

Он просил помощи у Феррьереса, напоминая (снова), что весь мир джадитов окажется под угрозой, если Воберг и его окрестности падут под натиском османов. Молодой амбициозный король Феррьереса слал письма, в которых выражал согласие и подбадривал, но не присылал денег, и уж тем более солдат.

Мир джадитов разобщен и полон недоверия больше, чем когда-либо, мрачно думал канцлер. И в самом деле, если осада Сарантия двадцать пять лет назад не смогла их объединить, что может сделать это сегодня?

Верховный Патриарх тоже прислал ободряющее письмо, и, когда закончилась зима, отправил пятьдесят своих личных гвардейцев по морю и по суше в Воберг. Не слишком многочисленный отряд, но пятьдесят добрых воинов будут полезны в крепости. Канцлер от имени императора послал благодарность и просьбу помолиться.

Однако они нуждались в солдатах. Еще больше они нуждались в дождях. Им нужно, чтобы небеса потемнели и разверзлись, и пропитали водой дороги Саврадии. Им нужно, чтобы святой Джад залил водой армии неверных с небес. Чтобы холодная вода хлюпала в их сапогах, капала в их палатки по ночам, вызывала болезни, замедляла их движение по густой грязи, и — прежде всего — не позволила их ужасным орудиям добраться до Воберга вовремя.

Всегда все решает время, расстояние, скорость.

Крепость — врата в центральные земли императора — стояла на самом дальнем рубеже, на самом конце боевых рубежей армии ашаритов. Османы были вынуждены отложить дату похода, чтобы их кони подкормились и набрались сил в конце зимы, а для этого надо было дать им время попастись на молодой траве. Потом им нужно добраться по суше и переправиться через реки (благодарение богу за реки), преодолеть очень большое расстояние, добывая пропитание для очень большой армии (и коней). А затем организовать осаду у мощных стен Воберга (но мощных только в том случае, если их отремонтируют) и взять его в тесное кольцо, осыпая градом ядер из пушек… и еще оставить себе время на возвращение домой.

Они не могли зимовать в северной Саврадии, пока не овладели ею. Это было божьим благословением для императора. До сих пор их это спасало. Невозможно прокормить и организовать кров для такого количества коней и сорока тысяч человек зимой на землях к югу от Воберга, когда начинаются сильные холода и дует северный ветер.

Расстояние и время перевешивают на чашах весов войны.

И дождь. Во всех святилищах Обравича молились о дожде, и письмо Верховного Патриарха обещало, что он сам и его церковная община будут делать это каждое утро и каждый вечер. Дождь, благой, спасительный, необходимый дождь. Судьба империй зависела от весенних дождей.