Дети земли и неба, стр. 48

За обедом им сообщили, что Совет Правителя должен собраться на третье утро после прихода «Благословенной Игнации», чтобы принять решение относительно женщин, которые прибыли на корабле. Перо полагал, что должен, как и остальные, одобрить идею о том, что женщину-пирата из Сеньяна следует повесить. В резиденции серессцев предпочитали называть сеньянцев червяками.

Он этого не сделал. То есть, не поддержал эту идею. Даница Градек произвела на него большое впечатление в тот момент, когда выпустила стрелу в одного из своих, и он видел, что Леонора, по-видимому, ей доверяет, а он к тому времени уже влюбился в Леонору, и это повлияло на его взгляды.

Он никак не ожидал, что вот так влюбится по дороге в Ашариас. Или в любом другом месте, на этом этапе своей жизни. Одно дело — просто желать женщину, заплатил ли ты за нее, или она твоя подруга, или аристократка, ищущая развлечений. Захватившее его чувство было на другом конце света от подобных вещей. Да и от всего прочего, если честно.

Он уже решил, что никогда не сможет заговорить с ней об этом. Она вернется назад, в Серессу. Мужа убили, ее жизнь погрузилась в хаос и горе.

Здесь замешаны деньги. Джорджо Франи много рассуждал об этом. Кажется, ему нравилось говорить о деньгах. «Вопрос о ее выкупе — дело деликатное», — с энтузиазмом заявил Франи. Знает ли синьор Виллани что-нибудь о ее семье, об их материальном положении? Синьор Виллани с сожалением ответил, что не знает.

Однако он понимал, что Леонора Мьюччи не нуждается в том, чтобы за ней ухаживал неизвестный художник, ни сейчас, ни потом. Он не мог ухаживать за ней. У него не было никакого социального статуса. Одна мысль об этом, учитывая то, что с ней случилось, была оскорбительна, непристойна. Недопустима.

Удивительно, как легко думать о недопустимых вещах весенней ночью после нескольких бокалов вина.

Она умна, грациозна, явно рождена в семье аристократов, и в своих снах и мечтах Перо, к несчастью, до сих пор слышал звуки ее страстного голоса, доносившиеся по ночам сквозь тонкие переборки корабельной каюты до того, как ее муж погиб.

Вино в Дубраве было очень хорошее. Лучше всего белое, слегка сладковатое, с острова Гьядина, как ему сказали. Они проплывали мимо этого острова по пути в гавань.

Шел третий день со времени их прибытия сюда. Совет Правителя заседал этим утром. До них дошли противоречивые слухи о происшествии в палате. Томо, вернувшись с площади, рассказал Перо, что было пущено в ход оружие, погибли люди. Здешние чиновники ждали более ясных новостей с волнением и нетерпением. «Насилие волнует и будоражит некоторых людей», — подумал Перо.

Вскоре пришел Франи и доложил ему, что женщину с Сеньяна, очевидно, не повесят. Какое разочарование — так сказал он.

Перо еще раз пошел прогуляться в одиночестве, сначала по улице, потом спустился по лестнице на Страден. Он свернул налево, к святилищу на площади у дворца Правителя. На западе, над кораблями в гавани, плыли белые облака. Дул легкий бриз. Площадь, залитая солнцем, была полна народу. Он слышал там и тут жаркие споры, то громкие, то тихие. И все здесь были взбудоражены.

Он протиснулся сквозь толпу и вошел в святилище, там было тише. Сделал знак солнечного диска, опустился на колени и помолился — чтобы стало легче на сердце и на душе, чтобы не грозила опасность на предстоящей ему дороге, за успех в конце путешествия и благополучное возвращение домой.

Он до боли ясно сознавал, помимо всего прочего, что от него требуется написать портрет правителя, которого можно по справедливости назвать самым важным человеком на свете. Единственный написанный Перо официальный портрет женщины, занимающей высокое положение в обществе, она сама сожгла, чтобы муж никогда его не увидел.

От него также требуют заниматься шпионажем. Он слышал рассказы о том, как османы поступают со шпионами, если поймают их. Ему также дали еще одно поручение, о котором он старался не думать.

Перед тем, как подняться, он помолился, как всегда, за души матери и отца — да пребудут они в свете у Джада. Теперь ему пригодились бы советы отца, думал он. Иногда трудно примириться с тем, что он одинок, что его считают человеком самостоятельным и успешным.

Однако ему давно пора стать таким! Придется дорасти до собственной значимости — или смириться с ее отсутствием.

Здесь у него есть срочные дела. Он должен найти купцов, которые собираются отправиться на восток. Ему дали инструкции присоединиться к такому каравану, где он будет в безопасности. Франи и его подчиненные ничего пока не слышали о подобных караванах, но должны были ему помочь, и это одно из тех дел, которыми они занимались. На это, возможно, потребуется некоторое время, а, может, и нет — так сказали Перо.

Вчера вечером он спросил, есть ли в Дубраве какие-нибудь официальные представители османов (это ему тоже велели сделать). Нет, ответили ему. Но они могут приехать в любой момент. Ему предложили еще хорошего вина и напомнили, что сезон путешествий еще только начинается.

Сведения о военных планах османов пока еще не дошли до Дубравы. Военные действия, если они начнутся (а они начнутся, так считали почти все), вероятно, снова будут вестись вокруг крепости императора Воберг и в самой крепости, далеко на севере от дороги из Дубравы в Ашариас. Но война — это дикий зверь, и всегда непредсказуема. Так выразился один из его собутыльников вчера вечером, круглолицый торговец оптическими инструментами. Он не собирался ехать дальше Дубравы и говорил, что очень этому рад.

Перо снова сделал знак диска, поднялся, и вышел из святилища. Он опять пересек площадь Правителя и прошелся до самого конца Страден, до ворот.

Дубрава — это не Сересса, но это красивый город, ни одна улица в родном городе Перо не была такой широкой и прямой, как эта. Каналы и мосты у него дома мешали делать улицы такими. Он прошел мимо прочных, трех- и четырехэтажных жилых домов, торговых зданий, складов, нескольких винных лавок. Повсюду красные крыши — отличительный признак Дубравы.

Он миновал три фонтана, вокруг них собирались люди, как и во всех городах с фонтанами. В основном это были женщины, наполняющие водой кувшины и ведра, обменивающиеся новостями и жалобами. Слышался смех. Женщины смотрели на него оценивающими взглядами. В конце дня эта улица заполнится людьми, он это знал. Так происходило везде, так как люди на закате выходили на других посмотреть и себя показать.

Стены города производили впечатление. Грозные, в хорошем состоянии, на расстоянии друг от друга возвышаются сторожевые башни, а по верху всей стены тянется помост для патрулирующих стражников. Эту республику никогда не завоевывали враги. Дубравцы гордились этим (он уже такое слышал), но Перо решил, что за этой бравадой кроется тревога. Если Ашариас, или император Родольфо, или Сересса когда-нибудь действительно захотят, они сумеют завладеть этой маленькой республикой.

Другое дело — удастся ли им ее удержать, учитывая расстояние и затраты на продолжение осады. Именно это, несмотря на всю прославленную дипломатию Дубравы, вероятно, гарантирует истинную безопасность Дубравы, а не только ее стены.

Он увидел виселицу у открытых ворот в конце улицы Страден. Сегодня утром существовала большая вероятность, что тело Даницы Градек будет качаться там. Сейчас на ней висели два разлагающихся трупа. Его разум отказался представить себе эту картину. Он повидал достаточно казней. Неужели в Дубраве действительно повесили бы женщину? Ему говорили, что такое случалось в прошлом.

В переулке, ответвляющемся на юг, он увидел девушку в светло-зеленом платье. Она улыбнулась ему, потом вопросительно наклонила голову к плечу. Он обдумал ее предложение. Он был молод, его мучали сны и желания, вдалеке от всех женщин, которым он был хоть чуть-чуть небезразличен и которые распрощались с ним на его последней вечеринке.

Он улыбнулся ей, но зашагал в другую сторону, опять по широкой улице. У него в какое-то мгновение промелькнула мысль, не пойти ли взглянуть на те фрески, но они его не слишком манили.