Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка (СИ), стр. 44

И я пошёл. В женском платье и с торбой на плече.

Вот только не надо! Не надо шить мне сарафан! В смысле: любовь к женской одежде.

Всё просто: моя очевидная примета - плешь во всю голову. И чем её закрыть? Зимой хоть ушанку одеть можно. В других княжествах - парик бы сыскал. Но Андрей иудеев-иноверцев извёл - парика сыскать не у кого. Только платок бабский. А дальше - обязалово. Срачница, рубаха, панева, шушун - длинная, ниже задницы, телогрея без пояса. Юбку-то - деваться некуда - завязал. А верхнее... опоясаться - люди коситься будут - уж больно фигура у меня... не по одёжке. Я и так-то... ростом за метр семьдесят. При нормальном женском здесь - "рупь писдесят с кепкой".

Помниться, в одном фильме французские подпольщики так лохов-парижан на переодетого дамой английского лётчика ловили. Как показывает опыт: крупные дамы пользуются популярностью. У больших мужчин, потому что - "под стать", у плюгавеньких, потому что:

"Неужели это всё мое?! - Восторженно кричал муравей в первую брачную ночь, шустро семеня ножками по телу жены-слонихи".

Попалось дорогой несколько восторженных "муравьёв". С потным запахом и хмельными ручонками. Ребятки мои соискателям приключений - и запах подправили, на солёненький от кровушки, и ручки... переставили, откуда у таких и расти должно.

Откуда "ребятки"? - Я конечно, псих, но не дурак - гулять ночью по русскому городу в женском платье в одиночку... Хотя Боголюбово из русских городов такого размера - из самых безопасных. Вообще, русские города уличной татьбой не славятся. На ночь улицы перегораживают рогатками - стража стоит. Городские концы имеют свои стены с воротами - закрывают. Ну и собаки в каждом дворе: чужой по улице идёт - такой лай стоит, что и мёртвого поднимет.

Мы, наверное, тоже штук несколько подняли. Воротников городских - точно. Вылезла пара таких... шалунов:

-- Ути-ути... кака красавица идёт! Длинна-ая. На всех достанет.

Придурки. Я не только достану, я и - извлеку. Заколебали. Если и дальше так будет - в шаманы переоденусь. Лучше по епископскому городу волхвом ходить, чем по земле Русской - бабой.

Десятник, однако, "шалунов" унял, калиточку приоткрыл, наружу выпустил. Ребята домой пошли, а я - лодочку искать.

Как ни странно - всё путём. И лодочка на месте, и бабёнка какая-то под ворохом тряпок посапывает. Мужик на песочке сидит, думу думает. Палочку стругает.

Чем-то похож на Перемога. Был у меня в здешней жизни такой персонаж. Из Киева нас с Фатимой увозил. Чтобы пришибить дорогой. Вышло... несколько иначе.

Пять лет прошло - всего ничего. А сколько поменялось. Во мне, мир-то - как был, так и остался. А ножик Перемогов я до сей поры с собой таскаю. Память, однако. О чуде - живой остался.

-- Здрав будь, человек добрый, не меня ли ждёшь-поджидаешь?

-- Хыр-пыр. Плат сними. Ага. Тебя. Лезь в лодию. На нос! Хр-р-р... пошла, родимая. Весла возьми, дура.

-- А в морду?

Мужик и язык проглотил. Не жуя. После чуток прокашлялся:

-- Э-э... Х-хыр. Ну, лезь сюды. Кормило-то удержишь? Оглоблища.

-- Ещё мявкнешь - зубы выкрошу.

-- Х-ха. Здорова ёлка, а ума ни на сколько. В бабское платье влез, а говорить по бабски не разумеешь. Меня Хрипуном кличут. Тебя звать Щепетуха, её (он кивнул в сторону глупо моргавшей со сна, выбравшейся из-под овчины, женщины) - Сторожея. Она мне сеструха. Троюродная, вроде. Ты при ей - служанка. Отливать будешь - только сидя. И подол подбирай. Мокрохвостка. Идём в Ростов по делу. Торговому. Тебе - невнятно. Ну, и ей - святым местам поклониться. По болячкам. По бабским. Будешь бухтеть - в реку вышибу.

Как-то я спец.задание гос.уровня несколько иначе представлял. Хотя, если подумать... Вспомни, Ваня, свой Деснянский поход. Какие бы славы, слова и деньги не воздвигались в начале, дело всегда сводится к простейшим вещам: что ел, как спал, хорош ли стул... у конкретного человека. А что этот человек попутно решает судьбы государств и народов... ваши личные проблемы. Микрофлору толстого кишечника - это не волнует.

Хрипун соответствовал своему прозвищу: хрипел, сопел, ругался и сплёвывал. Как вошли в Нерль Клязьменскую, в её низовых петлях я разок лажанулся с управлением. Обругал меня витиевато и пересадил на вёсла. Можно, конечно, и возразить. Но кормщик он лучше. Пришлось грести - дело пошло быстрее.

До чего ж неудобно в таком одеянии греблей заниматься! Платки на лицо съезжают, подол в ногах путается... Это ещё хорошо - на мне всякого нижнего нет. В затянутом корсете 18 века я бы тут... или, к примеру, стрингами в потной заднице по лодейной банке...

Ванька-оптимист. Хоронить понесут - и там повод найду сказать: "могло быть хуже". Греби-греби. "Зверь лютый" в юбке-трёхполке.

Бабёнка проснулась, согрелась под лучами вставшего солнца, уселась на носу лодки, бездумно уставилась в текущую навстречу воду. Хрипун поглядывал мне за спину, изредка сдвигая кормило в ту или другую сторону. А я впал в транс. Вполне по совету от Мономаха:

"Если и на коне едучи не будет у вас никакого дела и если других молитв не умеете сказать, то "господи помилуй" взывайте беспрестанно втайне, ибо эта молитва всех лучше, - нежели думать безлепицу, ездя".

Это - совет наезднику. А что делать коню? - Шагать. Или, в моём случае - вгрёбывать.

Год назад мы проходили этим же путём в обратном направлении. Шли с Лазарем и его хоругвью. Два десятка молодых, здоровых парней. Азартных, весёлых, полных надежд. Большинство осталось на Бряхимовском полчище. Кто-то разошёлся по домам. Лазарь стал... "деревянным" послом, Резан - ленивым безопасником. Была команда, со-дружество. Осталось... А всего-то год прошёл. Хочется сказать что-то умное. Или чужое вспомнить:

"Несправедливо жизнь устроена - близкие люди - далеко, далёкие - близко, а недалёкие - сплошь и рядом".

Кстати о недалёких:

-- Слышь, Хрипун. Давай-ка вёслами поменяемся. Русло - прямое, тут и я по-рулю.

Мы поменялись местами и продолжили. Длина Нерли под триста вёрст. Нам столько не надо. Нам - полтораста вёрст до Ухтомы, потом ещё сорок до Суходы, а там - волок и вниз, в Ростовское озеро, в Неро.

Здешний путь активно используется корабельщиками, но такой жёсткой системы, как на смоленском "греко-варяжском" куске - нету. Тех порядков, что я у Вержавска видал - здесь не сделано. У Ростика - проходящая лодейка к берегу не пристанет, лодейщики - лагерем, где хотят, не встанут.

Здесь мягче - по деньгам. Не жалко - становись под крышу, нечем платить - ищи место на болоте. "На болоте", потому что берега рек на больших пространствах - низкие. В половодье - болото.

Ладно, встали в селище. Куча чисто бытовых проблем. В дом - последним, за стол - последним, кусок - последним. Взял хлеба краюху - получил от Хрипуна в лоб ложкой - поперёд "большака" не лезь.

Кончится поход - набью мужику морду. Просто чтобы не радовался.

Похлебали хлёбово, в очередь с одной мисы, вышел во двор. В нужник - не зайти: не только вонько, но и гадко. В смысле: гадят они тут.

Нашёл закуток возле забора, только достал, типа как древней иудей - мимо сопливка какая-то бежит. Разъедрить и уелбантурить! Вспоминай, Ваня, конспирацию с богословием: "...всякого мочащегося к стене".

Одно радует: мусульмане постоянно на корточки присаживаются. По всякой нужде.

Когда кому-то ещё хуже, чем тебе - это успокаивает.

"Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;

Присевши на траве под ивой наклоненной,

Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,

Поток, кустами осененный".