Красная - красная нить (СИ), стр. 127

- Готов, – я и бровью не повёл. Хотя, за последнее время я и минуты дополнительно не прозанимался, в школе я старался не спать и внимательно слушать и записывать. Но порой чертовски хотелось забраться за последнюю парту к толстяку Джону, который в вечном одиночестве сопел во второй половине каждого урока.

- Ты не шутишь, я надеюсь? – она прищурилась, и я понял, почему мой прищур не всем удаётся выдержать достойно. Я не успел ответить, как мама расслабилась и выдохнула: – Фрэнк, я и правда очень хочу, чтобы ты поступил в колледж. Я уважаю твоё музыкальное увлечение и признаю, что у тебя хорошо получается обращаться с гитарой. Но… мне будет намного спокойнее, если ты вдобавок к этим талантам закончишь колледж.

Я просто молча жевал, переваривая уже не только завтрак, но и мамины слова. Они не являлись для меня откровением. Просто я как-то неожиданно понял, что по сути остался всего лишь год, когда я мог просто учиться, особо не заморачиваясь ни о чём. А потом реальность треснет по темени грузной обязанностью выбора своего пути.

Холодок прошёл у меня по спине, заставив зябко перебрать плечами.

Как вообще семнадцатилетний подросток, целиком замешанный на ядерном коктейле из гормонов и желаний, может выбрать хоть что-то в плане своего будущего? Лично я этого не представлял. Мои мозги были заняты совершенно далёкими от самоопределения вещами.

Наконец, проглотив оладью и допив кофе, я бойко сказал маме:

- Я знаю, знаю. Всё будет отлично, – я улыбнулся и слез со стула, подходя к матери и целуя её куда-то в пряно пахнущие волосы. Мне хотелось спросить её, как у неё дела, но, поглядев ещё раз на её цветущий вид, решил, что и так всё ясно.

- Какие планы на сегодня, милый? Хочешь, съездим в центр, прогуляемся в парке или по магазинам?

Так как в парке гулять мне больше хотелось с другими людьми, а в магазинах мама всегда справлялась и без моей помощи, используя больше как бесплатную тяговую силу, я решил отказаться.

- Сегодня уже договорился с Уэями, – сказал я, сгружая в раковину наши тарелки и кружки. Чёрт, ещё и сковорода! Терпеть не мог мыть крупную посуду…

Пока лилась вода и звякали керамические бока, мама молчала. Она задумчиво поглядывала в окно и допивала свой кофе. Но стоило крану перекрыть поток, как…

- У тебя есть подружка в школе, Фрэнки? – ни с того ни с сего спросила она, глядя прямо в глаза и пригвождая мою задницу к гарнитуру с раковиной. Я даже растерялся немного.

- Э-э… М-м-м… Нет, наверное, – промямлил я, пока мои руки тискали бумажное полотенце, пытаясь вытереться.

- И тебе никто не нравится? – она удивлённо приподняла бровь. – Может быть, ты кому-то нравишься? Ты у меня довольно симпатичный.

Почему-то иногда даже самые замечательные и чуткие мамы начинают нести что-то, что вгоняет вас в краску и смущение. С ненавистью к своему кровотоку я почувствовал, как мои уши и щёки потеплели. Вот же!

- Я не знаю, мам, – скомканное полотенце наконец-то полетело в урну. – Мне пока немного не до этого. Какие подружки, когда я еле домой приползаю? – шутливо спросил я, намереваясь уже скрыться в своей комнате.

- Тебе шестнадцать, – улыбнулась она моему смущённому виду. – Самое время получить первый опыт отношений с другим полом.

Я просто молча стоял и ждал, когда она закончит. Не мог сдвинуться с места.

- Просто познакомь нас, когда тебе кто-то понравится, – продолжила она уже мягче. – Без всякого стеснения. Я мечтаю посмотреть на девочку, которая понравится моему сыну.

- Угу, – кивнул я, намереваясь уйти в свою комнату. – Спасибо за завтрак, мам. Было очень вкусно!

Пока я делал неполные семь шагов до двери своей комнаты, воображение рисовало мне зеленоватые глаза Джерарда, медленно прибавляя к ним всё больше и больше узнаваемых деталей. Потом шла концертная девчачья форма и край плиссированной юбки, едва открывающий изящные и острые коленные чашечки с парой белёсых шрамов и – ох… – волоски на коже его ног… Я сглотнул, глядя на эту чертовски плоскую и не менее при этом сексуальную девочку, и сознание сдавленно прошептало: «Мама, прости, но… Ни за что на свете».

Что угодно, но я не смог бы признаться ей, что мне нравится Джерард. Что я, чёрт, хочу его.

Как же я соскучился…

Чтобы одеться и выйти из дома, мне потребовалось не больше десяти минут. Странно, но меня даже не особо заботило то, как я выгляжу и что мне надеть. Я просто не успел подумать об этом. Единственное, что свербело в моём мозгу – это то, что родители Уэев вчера должны были отчалить в очередное продолжительное турне. А это значило лишь то, что сегодня я, возможно, смогу побыть в их компании без какого-либо пресса свыше.

Кажется, погода издевалась надо мной. Вот именно сейчас я, достаточно измученный для того, чтобы не обращать внимания на грязь под ногами, угваздал в весеннем дерьме свои кеды и заляпал низ джинс. Не то, чтобы меня это слишком беспокоило. Но я всё же не испытывал никакой радости от солнца, весеннего прогретого воздуха и вездесущего дерьма, равномерно растёкшегося по просыпающимся от зимней комы улицам.

На самом деле, был ещё один момент, о котором я предпочитал не думать слишком. В этой весенней грёбаной феерии было нечто, что я не мог вычленить. И что чертовски сводило с ума. Запах ли, или радиационные солнечные лучи, но это «что-то» заставляло меня чувствовать себя странно каждую весну. Особенно – в эту весну…

Люди забавные. Они говорят про мартовских котов, когда те орут у них ночью под окнами, с сочувствием, за которым так жаждут скрыть своё раздражение от этих жутких звуков. Я был солидарен с каждым из этих странных людей, к тому же, кошки не являлись моим слабым местом. Я бы кивал и соглашался, если бы не маленький нюанс.

Сам себя я чувствовал тем же свихнувшимся мартовским котом. Я просто хотел. Чего угодно, это желание редко когда оказывалось достаточно определённым. Сердце стучало в груди, отдаваясь гулким, закладывающим уши эхом в барабанных перепонках. Ладони потели, а внизу живота постоянно висело то нелепое ощущение, что покажи палец – и этого будет достаточно, чтобы поймать серьёзный и очень глупый стояк. Особенно сейчас, когда я был чрезвычайно увлечён.

Каждая весна была для меня подобием прыжка с моста с резинкой. Сначала ты делаешь шаг в пропасть, и это всегда неожиданно, потому что ты стоишь, долго не в состоянии решиться, поджилки трясутся, пока кто-то сзади не оказывает тебе жуткую любезность. Затем ты летишь, летишь вниз, и ветер свистит в ушах, и восторг накрепко перемешивается с ужасом, и ты материшься вперемешку с эпитетами, пока резинка не натягивается, и ты, оказываясь в двадцати сантиметрах от воды, чувствуешь резкий и очень больной рывок. И тогда все твои внутренности будто бы меняются местами, кровь ударяет сначала в голову, а затем – в пах, и ты клянёшься, что больше никогда и ни за что… Но уже через десять минут хочешь снова и снова.

А после наступает лето. Время покоя, жары и лени для меня. Но до каждого лета нужно как-то дожить, снова и снова сигая с моста и прыгая с потрохами в весну. И эта весна определённо чувствовалась по-особенному остро.

Я не заметил, как мои грязные кеды донесли моё тело до дома Уэев. Я хотел было постучать, но дверь оказалась приоткрыта. Решив, что всё в порядке, я без особых сомнений зашёл, скинул куртку и замаранную обувь, чтобы пройти в подозрительно тихий дом.

Вскоре я понял причины этого непривычного безмолвия. Джерард, сидя спиной ко мне на диване в холле, без зазрения совести смотрел по телевизору порно без звука. На экране происходила какая-то античная жесть, из-за чего было плохо понятно, кто и с кем. Но меня, и так одурманенного весной, это зрелище заставило замереть, словно вкопанного, и тут же вспыхнуть. От стыда или ещё чего, я не мог бы объяснить. Но у нас дома не было порно (о да, не считая утащенную мной «Лолиту» Набокова). Обычно мне всегда хватало собственных фантазий, с которыми я никогда не имел проблем.

Поэтому сейчас, глядя на ёрзающего с края дивана Джерарда, внимающего сексу на экране, меня сильно повело. О нет, он не делал ничего этакого – он просто смотрел. Но в гостиной висело напряжённое ощущение какой-то нервозности, и это только щекотало нервы, добавляя моим ощущениям остроты.