Имена на поверке, стр. 21
Памятник
Им не воздвигли мраморной плиты.
На бугорке, где гроб землей накрыли,
как ощущенье вечной высоты,
пропеллер неисправный положили.
И надписи отгранивать им рано —
ведь каждый небо видевший читал,
когда слова высокого чекана
Пропеллер их на небе высекал.
И хоть рекорд достигнут ими не был,
хотя мотор и сдал на полпути,
остановись, взгляни прямее в небо
и надпись ту, как мужество, прочти.
О, если б все с такою жаждой жили!
Чтоб на могилу им взамен плиты,
как память ими взятой высоты,
их инструмент разбитый положили
и лишь потом поставили цветы.
Александр Подстаницкий
Дружба
Когда уходит в бой твой друг крылатый,
На важное задание летит,
И ты ему помашешь из квадрата
И пожелаешь доброго пути, —
Ты чувствуешь, как громко сердце бьется,
Как глупая мыслишка промелькнет:
«Вернется ли? Вернется ли?»
— Вернется! —
Кричишь друзьям уверенно:
— Придет!
И все ж часами не спускаешь взора
С ночных небес. И ждешь и ждешь сильней,
Не слышен ли знакомый гул мотора,
Не видно ли условленных огней?
— Летит! Летит! — и больше слов не нужно,
Все сказано и понято вполне.
Всех дружб дороже нам — такая дружба,
Рожденная в боях, в дыму, в огне.
Июнь 1942 г.
«Когда моряк уходит в плаванье…»
А. Лебедеву
Когда моряк уходит в плаванье,
Он счастлив, потому что вновь
В кильватер с ним уйдет из гавани
Знакомой девушки любовь.
И на просторах закипающих,
Как там, вчера, на берегу,
Она ласкает ободряюще
И просит мщения врагу.
Когда ж ревет мотор: — Внимание!
Все ждут приказа в бой лететь,
Как хочет летчик на прощание
В глаза любимой поглядеть!
В полете мерят жизнь минутами,
Но нет — ему не тяжело,
Лишь только б с ним, его маршрутами,
Летело девичье тепло.
Стоянки моряков обычные —
Суда врага развеяв в дым,
Они дорогами привычными
Приходят к гаваням родным.
Совсем не так у нас, летающих.
Придешь с полета — вновь зовут,
И вновь стартёры провожающе
Флажками белыми махнут.
И через миг, как ветром, выдует
Поэмы, лирику, тоску…
Вот почему чуть-чуть завидует
Военный летчик моряку.
Июнь 1942 г.
Рассказать…
Рассказать тебе, как в небо сине
За Отчизну-Родину на бой
Уходил на скоростной машине
Парень, не целованный тобой.
Рассказать, как в утреннем тумане,
В предрассветной дымке голубой
«Мессершмитта» парень протаранил,
Невредимым возвратясь домой.
Рассказать, как с виртуозным блеском
Он колонны фрицев штурмовал,
Как седой, заслуженный комэска
Перед строем парня обнимал.
Впрочем, лучше все рассказы бросим,
Не шути любовью, не балуй, —
Ты его, пожалуйста, мы просим,
Поцелуй, покрепче поцелуй!
Июнь 1942 г.
После вылета
Знает каждый, как необходимо,
возвратясь с задания, опять
Маленькую карточку любимой,
Не стыдясь друзей, поцеловать.
Позабыть хотя бы на минуту
Песню боя, что ревел мотор,
Поль в плечах от лямок парашюта,
Пулеметов быстрый разговор.
И вот так — портрет в руке сжимая,
Широко и радостно вздохнуть.
Теплый шлем и унты не снимая,
Под тенистой плоскостью заснуть.
Хорошо, когда во сне приснится
Дальних улиц шумная гроза,
Смех веселый, черные ресницы,
Озорные синие глаза…
Ширь полей… И где-то над лесами
В синем небе самолета звук,
Чтоб проснуться по тревоге вдруг,
— Есть в полет! — сказать, блеснув
глазами,
И опять над вражьими тропами
Опорожнить мощный бомболюк.
Июнь 1942 г.
Василий Позорин
Перед боем
Я в бой иду. Прощай, до встречи скорой,
Моя родная старенькая мать!
Ты в жизни много испытала горя,
Не надо сердце грустью волновать.
Твои я помню песни с колыбели,
И голос твой, душевный и простой,
За нашей хатой три высоких ели,
И во дворе подсолнух золотой.
Ты подарила жизнь мне молодую,
Тебя я в сердце свято берегу.
И перед боем я тебя целую,
Волнение сдержать я не могу.
Моя рука не дрогнет от удара:
Я буду там, где яростнее бой.
И буду бить виновников пожара,
Чтобы скорее встретиться с тобой.
Я в бой иду и верю в нашу силу,
Как веришь ты, моя родная мать.
Тебе не будет совестно за сына —
Не надо сердце грустью волновать.