Отдышаться бы (СИ), стр. 7

- Так что же он все еще со мной?

- Мне показалось, мы нашли ему лучшее применение, разве нет?

Замолкаю, не найдя в ответ ничего достаточно колкого. Чувствую, как жар разливается по полоске кожи над воротом футболки.

- Так понравилось, что великий Иль Ре испугался?

- Чего же?

Выдыхаю. Вот оно. Оборачиваюсь к нему, опираясь локтем на край стойки.

- Значит, ты.

Но едва ли это стало для меня открытием, вовсе нет. Я догадывался если не с первой, то со второй встречи точно.

Щурится, кончиком указательного пальца обводя горлышко откупоренной пузатой емкости.

- Значит, я, и что? Бросишься на меня со своей зубочисткой?

Пожимаю плечами, с трудом выходит не морщиться, предплечье немилостиво тянет, пульсирует жаром под кожей.

- Почему нет? Ты безоружен.

- Тебе кажется. Но можешь попробовать.

Напоминая о себе, на плечи наваливается усталость, ложится сверху тяжелым шерстяным одеялом и вынуждает горбиться под своим весом, беспокойно передергивая лопатками.

Если бы даже хотел, то не смог бы сейчас драться.

Слишком отчетливо понимаю это и потому, набрав в легкие побольше воздуха, огибаю стойку, чтобы и себе выбрать что-нибудь. Я не особо-то люблю крепкие напитки, но что остается делать? Что остается, когда нет ничего, кроме спиртного и скучающего маньяка рядом?

Рядом, в полуметре от моей спины.

Уголок моего рта дергается вверх, вырисовывая косую улыбку. Снова. Я снова делаю это - ввязываюсь в игру, совершенно не зная ее правил.

- Ты забавный, мышонок.

Вздрагиваю сразу всем телом, будто разряд тока пустили и тут же выключили. Не из-за самих слов - интонации, точно он только что решил что-то.

Продолжает, сделав глоток, и не глоток даже, а лишь приложившись губами к бутылке, словно в очередной раз попробовав.

Глухой удар: толстое донышко бутылки встретилось со столешницей.

Выпрямляется, цепляет меня за плечо, разворачивает к себе, и пальцы стекают на предплечье, аккурат удерживая поверх повязки.

Больно, терплю.

Не двигаюсь.

Слишком устал, слишком истерзанное тело нуждается в отдыхе.

Слишком…

Обтянутые черным латексом пальцы сжимают сильнее, протестующе шиплю, вскидываюсь, глядя прямо ему в лицо, и… замираю.

Никогда не видел его таким, таким… не мягким, нет, не добрым и даже не спокойным, а скорее… не знаю. Умиротворенным? Или же тоже не то. Не подобрать, но так, кажется, сейчас важно понять, - понять, что мелькает там, на глубине прикрытых алых глаз.

Тянет меня ближе и, сделав шаг в сторону, разворачивает. Наступает, и мне не остается ничего, как отступить назад, поясницей упершись в узкий край столешницы.

И не сказать, что не понимаю, отнюдь, слишком хорошо понимаю.

Но запала, равно как и сил, совсем не осталось - последние крохи на дне плещутся, так почему бы нет? Почему бы не позволить себе выпасть из чертовой Тошимы? Почему не забыть об Игуре, «ЭНЕД», Иль Ре и… Кеске?

Час, два… Какая, к дьяволу, разница? Даже он стороной обходит это место.

Касается моего подбородка, холодная материя перчаток скользит по коже, и безумно хочется поежиться, точно как и снять их с его рук. Но разве позволит… еще раз?

Пока не спешу проверить. Слушаю, жадно хватая слоги, впитывая по крупицам, отчего-то кажется таким важным сейчас, тот ломаный бред, что он говорит.

- Всегда есть выбор, мышонок, но, ступив на арену Колизея, ты и мне его не оставишь.

Ошибаешься, как же ты ошибаешься.

Отрицательно качаю головой, и он уже ближе, но в этот раз я сам легко запрыгиваю на стойку. Отодвигаюсь назад, тут же сжимает мое колено пальцами.

Так странно. Так не должно быть.

Сюрреалистично и, кажется, жутко, не прекращаясь, ливень все бьет по асфальту, бьет, разбиваясь на сотни микроскопических капель. Слышу, словно косые струи разлетаются, встречаясь с черным деревянным полом, а никак не над моей головой, врезаясь в бетонную толщу.

- Бредишь. Его никогда не было, твоего выбора.

Хмыкает, кончиками пальцев впиваясь под коленную чашечку. Не больно. Почти.

- Тогда можешь сейчас выбрать.

Отчего-то хочется рассмеяться ему в лицо. Выбрать? Сейчас? Как я могу выбирать, когда чертово тело уже решило за меня? Когда дышать приходится через раз, а губы сохнут, требуют, чтобы еще раз, чтобы еще глоток терзающей муки, чтобы россыпью отпечатков на коже, чтобы после не отдышаться.

Выбрать. Что же, тогда я снова первый.

Первый тянусь вперед, первым чтобы коснуться, первым чтобы, прикрыв глаза, осторожно в этот раз, скорее пробуя, прижаться к чужим холодным губам.

Чужим и горьким, пахнущим алкоголем.

И с первым же прикосновением назад, чтобы, убедившись, что так и надо, что это действительно я выбрал, закрыть глаза и, коснувшись снова, уже втолкнуть язык в приоткрытый рот. Не чтобы попробовать, а чтобы урвать частичку его привкуса себе, чтобы хорошенько вставило и замерзшие ноги наконец-то стали ватными.

Именно потому что нельзя, именно потому что в конце ждет Колизей, именно потому что ты - самая безжалостная тварь, с которой мне довелось встретиться.

Наваждение или игра с огнем, но мне нравится твой вкус, нравится чувствовать, как в ответном движении ты царапаешься о мои верхние зубы и касаешься нёба.

Почему-то соленым отдает.

Пальцы сжимаются на гладких лацканах, дергают их на себя, наматывают на кулаки и тянут вперед.

Наваливается сверху, опирается на мою грудь, ладонь на спине.

Комкает ткань футболки, легонько сжимает и тянет вверх, оголяя кожу. Липкая стужа стремительно карабкается по позвонкам, покусывает их, на каждом оставляя свой отпечаток, и тут же, словно затирая сотни маленьких следов, прикосновение гладкого латекса. Вверх, к лопаткам.

Покорно поднимаю руки, позволяя черной тряпке комом опуститься на пол. С него станется, и эту порвет.

Движения хаотичнее, поцелуи уже нельзя назвать таковыми.

Укус за укусом.

Его волосы все еще мокрые, спутанные - пальцами в них, дергать, слушать недовольное шипение и тут же получать болью в ответ.