Красивые штаны, стр. 43
Что, впрочем, и входило в его первоначальные планы.
1926
Сказочка про административную репку
Вероятно, всем известна сказочка насчет репки.
На всякий случай можно напомнить.
Посадил дед репку. Выросла репка большая-пребольшая. Решил дедка в спешном порядке реализовать вышеупомянутую репку. Тянет-потянет – вытянуть не может. Позвал дед бабку.
Бабка – за дедку, дедка – за репку, тянут-потянут – вытянуть не могут. Печально, но факт.
Позвала бабка внучку.
Внучка – за бабку, бабка – за дедку, дедка – за репку… Тянут-потянут…
И так далее… пока не вытащили репку.
Нечто подобное частенько происходит на наших железных дорогах.
Только немножко наоборот.
И картина получается такого рода:
Посадили в управление железной дороги административную репку.
Приехала репка, вросла в полосу отчуждения, покрутила носом и сказала:
– Не нравится мне тут у вас чивой-то.
– А что же вам, товарищ Репка, собственно, не нравится?
– Ничего не нравится. Начальник службы путей не нравится. Начальник службы тяги не нравится. Начальник движения не нравится. И начальник службы сборов тоже не нравится. Одним словом, решительно никто не нравится. Всех – вон!
Сказавши это, грозная репка взялась за административный персонал дороги. Тянет-потянет…
Всех вытащила в два счета.
– А теперь, – говорит репка, – буду новым персоналом обрастать. Тут со мной, кстати, все и приехали.
Появился возле репки новый П.
Новый П – за нового Д.
Новый Д – за нового Т.
Новый Т – за нового М.
Новый М – за нового Б.
Новый Б – за нового С.
Новый С – за нового К.
Новый ДП – за нового ТП, ТП – за МП, МП – за СП. И так далее, и так далее.
За новым Т – новая бабка; за новой бабкой – новая внучка-машинистка; за новой внучкой-машинисткой – новая жучка, за новой жучкой – новая мышка…
Тянет-потянет репка – смотришь, всех своих как ближних, так и дальних родственников, друзей, знакомых и вытащила на свет божий…
Всем службишку устроила!
Покрутила носом и сказала:
– Вот теперь мне можно и за работу взяться!
Но тут взяли административную репку, вытащили ее с дороги и пересадили на другую дорогу.
И потянулся на новое место за репкой пышный хвост: П – за Д, Д – за Т, Т – за М, М – за Б…
За Т – бабка, за бабкой – внучка-машинистка, за внучкой-машинисткой – жучка, за жучкой – мышка… Целый эшелон друзей и знакомых поехал за вытянутой репкой.
Одним словом, не осталось на старом месте ни бэ ни мэ.
А репка приехала на новое место, вросла в полосу отчуждения, покрутила носом и сказала:
– Не нравится мне тут. Всех – вон!
И так далее, до бесконечности…
Смотри с начала.
Нельзя ли как-нибудь, товарищи, усмирить товарища Репку?
1926
Случай с Бабушкиной
Только очутившись в жестком вагоне курортного «ускоренного», заведующая методической секцией клубного подотдела товарищ Бабушкина вздохнула полной грудью.
– Ну-с, теперь можно и от работы отдохнуть, – общительно сообщила она соседям, укладывая на верхнюю полку свой тощий баульчик, обшитый парусиной. – В моем полном распоряжении целых две недели. Теперь на целых две недели я, так сказать, вольный казак. Что хочу, то и делаю. Могу «Эрфуртскую программу» перечесть, а могу и план клубной работы на второе полугодие детально проработать. А впрочем, могу и второй том «Капитала» в памяти освежить. Все могу…
Сама удивляясь своей неограниченной свободе и феерическим горизонтам, распахнувшимся перед ней, товарищ Бабушкина сняла с седой головы черную шляпку, поправила на добродушном носу пенсне и аккуратно присела на лавку.
– Хо-хо! – раздалось с верхней полки. – Ай да тетка, в масло села! Па-а-те-ха!
– В какое масло? – смертельно побледнела Бабушкина.
– Обыкновенно в какое. В сливочное, – любезно пояснил голос с верхней полки. И вслед за тем из мрака появилось лицо обладателя вышеупомянутого голоса. Скучающее, веснушчатое, скуластое лицо молодого, но вполне законченного хулигана.
– Что вы говорите?! – ужаснулась Бабушкина, вскакивая как ужаленная с лавки.
– Гы, – снисходительно сказал хулиган, сплевывая, – я пошутил!
– Разве так можно шутить, товарищ? – пробормотала Бабушкина. – Ведь юбка. Почти новая. Шевиотовая. Единственная. А вы вдруг – масло! Что вы!
– Ладно, – тоскливо сплюнул хулиган и вдруг, стремительно вывалившись в окно, оглушительно, с грохотом и свистом, чихнул: – Апч-ххи-и-и-и-их!
Проходившая мимо вагона нянька с легким воплем шарахнулась в сторону, сбивая с ног нагруженного чемоданами носильщика.
– Ах, пардон, не заметил! – с восхищением воскликнул хулиган. – Будьте здоровы, дамочка. Эй, ребеночка обронили! Пате-ха-а!
Он обвел вспыхнувшими глазами публику и, чувствуя себя душой общества и неизменным весельчаком, прибавил, подмигивая:
– Гы-гы!
Через минуту его глаза погасли, и хулиган впал в мрачную меланхолию. Он высунул в проход большие пыльные башмаки и развлекался тем, что сбивал с проходивших по коридору шляпы. Но это занятие не доставляло ему никакого эстетического наслаждения.
Раздался второй звонок. Мимо окон пробежало несколько взволнованных пассажиров, отыскивающих свой вагон.
– Псс, гражданин! – деловито крикнул хулиган в окно. – На минуточку!
Толстяк с двумя чемоданами недоуменно остановился у окна.
Хулиган конспиративно поманил его пальцем.
– В чем дело? – пробормотал толстяк, бледнея. – Честное слово…
Хулиган засуетился, соскочил с полки и побежал по вагону, не без огонька имитируя зловещее совещание, и возвратился к окну.
– На минуточку, на минуточку! – грозно поманил он пальцем.
– Ей-богу… Честное слово… – залепетал толстяк.
Раздался третий звонок.
Хулиган сощурил глаза и, подозрительно всматриваясь в похолодевшего толстяка, приговаривал:
– Пожалте-ка, пожалте-ка, гражданин…
– Так я же… на поезд… опоздаю… – плачущим голосом сказал толстяк. – Ей-же-бо…
Паровоз свистнул.
– Извините, гражданин, – широко и радушно улыбнулся хулиган, – пардон, обознался. Хи-хи!
С воплями и ругательствами толстяк кинулся за тронувшимся поездом, а хулиган, свесившись из окна, уже кричал какой-то стремительно мчавшейся по перрону даме:
– Мадам, сумочку обронили! Мадам, билет выпал!.. Ах, пардон, ошибся! Сыпьте дальше!
Мимо окон бежали поля, столбы и станции. Хулиган развлекался. Он приклеил на двери уборной билетик с надписью: «По случаю ремонта уборная закрыта» – и корчился у себя на полке от приступа здорового и жизнерадостного веселья, смотря, как унылые пассажиры тоскливо мыкались в коридоре возле уборной.
Белые облака неслись мимо окон в голубом небе, и, глядя на них сквозь пенсне, товарищ Бабушкина грустно думала:
«На каком низком уровне развития, однако, стоит наша беспартийная советская молодежь! А почему? А потому, что культработа поставлена плохо. Клубный подотдел хромает. Отсюда и хулиганство! Эх, вот я сейчас, так сказать, еду в отпуск на две недели. Вольный казак. Хочу – „Эрфуртскую программу“ читаю, хочу – второй том „Капитала“ прорабатываю… А нет того чтобы пропагандой среди беспартийной молодежи заняться. А почему бы, например, не вовлечь в строительство этого лодыря? В самом деле – вот возьму и вовлеку! Только это дело деликатное и тонкое. Сначала надо проработать план. Установить, так сказать, степень развития, затем заронить в молодую душу семена любознательности. Гм… Затем можно в кратких чертах обрисовать историю классовой борьбы. Ну, там коснуться Маркса… И отпуск использую, и хорошее дело сделаю…»
Сказано – сделано.
Двое суток добросовестная Бабушкина по строго проработанной программе вовлекала несознательного молодого человека в культурно-просветительную работу. Чтобы заслужить полное доверие, она угощала его на станциях чаем, покупала ему папиросы и осторожно бросала семена сознания в его черствую и загрубевшую душу.