Стрелка (СИ), стр. 54

Она рыдала. Тихо, непрерывно, обильно. Темнота не позволяла ей разглядеть подробности, но своё-то, постоянно носимое на груди, распятие она хорошо знала. И воображение рисовало склонённую в предсмертной крестной муке главу Спасителя, прижатую ликом святым к её срамным губам, мокрым от нашей спермы.

Можно подумать, что для него это новость! Он же рождённый, а не кесарённый. Шёл теми же путями, в тех же водах, что и «весь народ». Только ухитрился «калитку за собой закрыть» — восстановить девственную плеву матери сразу после родов. Пришлось Иосифу Плотнику заново… «трубы продувать». Странно, что Иосифа называют «предмужником». Правильнее: «за-мужником». Который «после», «за».

Моим современникам, наслышанных об имитаторах и вибраторах, не понять всего священного ужаса этой игуменьи. Всей меры непристойности, стыдности, «кощунственности» такого положения.

Нужно вырасти в мире, где даже и «супружеский долг» исполняется исключительно в темноте и «исключительно самим Господом Богом предназначенными для этого инструментами». Просто допустить, чтобы мужчина, пусть бы и свой, законный увидел… крайняя степень разврата. А здесь… Лик святой! Чело Спасителя в венце терновом! И — торчит! Грех неотмолимый!

Гарантированное попадание в ад на сковородку. Навечно.

И плевать ей, что речь идёт куске серебра, с довольно аляпово сделанными наплывами — она в этих «кляксах» низкокачественного серебра видит изображение. Она связывает изображение, набор грубо сделанных неровностей металлической поверхности, с оригиналом, с самим Сыном Божьим. Конкретный еврей из Назарета в её, чуть припухшей от предшествующих экзерцисов… мда.

Вот эта… «клякса» по металлу и есть ваш Бог?! Да побойтесь бога!

Но она-то думает, что Бог у неё в… Где-где?! Да всё там же…

А чего ещё ожидать, если в христианстве постоянно происходит гносеологическая ошибка: омонимия — смешение или подмена понятий.

Здесь: установление эквивалентности символа и сущности. Ведь никто не ждёт от, например, креста кельтского или свастики — символов солнца — тепла и света. Иначе бы они в каждом доме висели. Вместо лампы и обогревателя.

Манефа тупо рыдала, не реагируя на мои команды, пока не получила несколько пощёчин.

– Ну, что ты застыла столбом соляным?! Давай, трудись, подмахивай. Расстарайся для самого.

Мне пришлось, взявшись за торчащий конец креста, несколько «оживить распятого на серебре» — слегка покачать, слегка подвигать. Пальцы не только пошевеливали холодный кусок металла, но и поглаживали тёплую плоть женщины. Сначала она не реагировала. Пришлось даже слегка ткнуть несколько раз кулаком в живот.

Последовательность рефлекторных сокращений, навязанная в невысоком ритме, типа непрямого массажа сердца, не затухла и после прекращения моих ударов — она начала отзываться. Сначала слабыми, неуверенными сжатиями мышц внутри себя, потом и движением бёдер. С закрытыми глазами, с поднятым к ночному небу заплаканным лицом, она чуть слышно выпевала кусок молитвы, читаемой перед причастием:

Желания… они того… исполняются.

«Во мне пребуди, Спасе…» — уже. Насчёт «ям Тело Твое, и пию Кровь Твою» — не сегодня. А вот «дерзая на милость»…

Я, честно говоря, не ожидал реакции её тела. Слишком много насилия, боли, разрушения ценностей… Да просто — холодно и неудобно! Но вера христова, крест животворящий… привычка к молитвенному трансу, к душевной концентрации и отстранению от грешного мира… и мои ласковые тёплые терпеливые пальчики на её «средоточии сладострастия»… «Капюшонистый приятель» ещё не отошёл от наших с Суханом экзерцисов. Да и то правда: с третьего-то раза — можно и проявить себя!

Казалось, что у неё вообще нет сил. Ни душевных, ни физических. Но «умение и труд — и не такое натрут».

«Зануда — это человек, которому легче отдаться, чем объяснить — почему этого не следует делать» — общеизвестная женская мудрость. Что я — зануда, я уже много раз…

Она вдруг распахнула глаза в ночное небо, зазвучала и начала двигаться… уже сама, уже не подталкиваемая и понуждаемая, но жаждущая и ищущая. Сильнее. Размашистее. Резче. Беззвучно ахнула в темноту, выгнулась всем своим телом и… обмякла в руках Сухана.

А в моей руке продолжало трепетать. Продолжало судорожно истекать. Горячим. Мокрым. Затухая. Успокаиваясь. Съёживаясь.

По её мышцам прошла волна остаточной судороги. Всхлип. Выдох. Мокрое, горячее распятие медленно, нехотя отпускаемое, заскользило вниз, в мою руку.

«Боже наш, слава Тебе». За всё хорошее.

«Оргазм на кресте». Не часто, но и не ново. Приобщение к святости, как и секс, требуют мощнейшего напряжения всех душевных сил. Что, естественно, отзывается в реакциях тела.

Сотрудники спецслужб Израиля, перебирая куски, оставшиеся от джихаддистов-смертников, обнаружили, что довольно часто член «самоходной бомбы», замотан тряпками и примотан к ноге проволокой. Экстаз самоподрыва столь силён, что приводит к преждевременному извержению спермы. Прямо в штаны шахида. А это — не кошерно.

Шахид собирается в рай, там его ждут 70 девственниц. Разбазаривать собственный семенной фонд — нельзя, Аллах обидится. И лишит вечного блаженства. В форме непрерывной пьянки и случки. Длиной в вечность. Со всеми промежуточными результатами этих видов деятельности: блевотиной перепившихся впервые в жизни праведников, калом и мочой недонёсших, липкими, остропахнушими потёками недотерпевших… А, ещё — использованные ватные тампоны под всеми кустами — девственницы же, факеншит! По 70 — каждому придурку…

Пейзаж в мусульманском раю — как после пикника бомжатника в лесополосе.

Нет, есть отличие — использованные шприцы не наблюдаются. Ну, тогда — «да», тогда — рай.

– Ну вот и хорошо, ну вот и умница. Согрела Спасителя в лоне своём. Омыла соком своим. Первый раз в жизни? Понравилось? Вот и запоминай: у меня в руках тебе так хорошо, как никогда в жизни не бывало. Со мной — ты ближе всего к Господу оказалась. Сам Спас — в тебе пребывал! И сиё — сладостно. И ещё будет. Ты же в руке моей, в воле моей. А у меня для моих… хорошо. Ибо мне — дано. Ибо открыты мне многие тайны. И обращаю я сии дары — к благу людей моих. Только служить надо верно. А для иных… Сказано же: «не мечите бисер перед свиньями». Никому про снизошедшее на тебя — сказать нельзя. Ни во сне, не наяву, ни подруге, не духовнику. Ни мирянину, ни епископу. Поняла?

– Д-да. Господин.

Во как… До правильного обращения — и сама додумалась. Может, на этом и остановиться? «Заклятие Пригоды»… Как бы не перестараться…

Я вытащил крест. Аж горячий. Мокрый, рыбой пахнет… Едва Сухан отпустил, как она рухнула на колени. Не от восхищения моим величием — просто ноги не держат. Но когда поднёс распятие к её лицу — она страстно его расцеловала.

– Запомни вкус, Манефа, запомни запах. Это вкус твоей радости. Запах Христа, спасённого тобой от холода. Дар мой. Запомни. Я. Иисус. Ты. Тебе — хорошо. Счастье. Со мной. Всегда. А теперь… скоро светать начнёт. Пора тебе возвращаться.

Шевелиться она не могла — выдохлась. То просто тупо смотрела в никуда, то непонятно чему улыбалась или вдруг заливалась слезами, то, будто ожидая очередного чуда, разглядывала меня.

Пришлось самим её одевать. Хотя с платками мы справились лишь частично. Поддерживая под руки, повели вверх по светлеющему лугу. Туда, где должен был ждать её возок с возницей.

– Возница? Она — убогая. Господь разум её поразил. Как дитё малое. Меня слушает… — хоть в огонь велю — кинется.