Шантаж (СИ), стр. 61

— Глава 128

Русь — большая. В каждом селении городят что-то своё. Строят-то не по типовому проекту, а по образцу. «Как с дедов-прадедов заведено есть». «Вот у соседа печь с левой стороны от входа. И я так сделаю». Сделал. Дурак. Изба с левосторонним положением печи — «изба-неряха». Всю зиму в каждой избе женщины прядут нитки. Источник освещения — угли из горнила. Вот садиться хозяйка на лавку у стенки и начинает одной рукой из кудели нитку тянуть, другой — скручивать. И на печку поглядывать — что-то вариться непрерывно, присмотр нужен. Если печь не с той стороны, то женщине через руку смотреть неудобно. Рано или поздно она упустит момент, что-то выкипит, расплещется. Грязь, вонь. Неряха. Половина уже не Руси — России в 19 веке — с левосторонними печками. На другую половину России глянуть да хорошее себе позаимствовать… «Не, мы — неряхи, в грязи живём, в копоти. Как с дедов-прадедов заведено».

Потом вдруг появляется чудак, который городит что-то своё. Наглец, плюющих на опыт предков, на «все так живут». Иногда получается новый образец для подражания, иногда — нет.

В Надднепровье попалась как-то на глаза избушка из этого, из 12 века. Полуземлянка, яма 80 сантиметров глубины, сруб — 12 венцов. «Сталинка» — высота от пола до потолка — больше 4 метров. Тут-то хозяин, поди, и печку трёхметрового роста поставил. Дышать уже можно. Правда, топить — дрова возами. Там ещё и двери вращающиеся были: как турникеты в магазине — с центральной осью. Может и вправду — магазин средневековый? В серию — не пошло, не тиражировалось.

Я уже как-то начинаю ко всему этому привыкать.

Не к тому, что вокруг меня постоянно люди валятся. Это-то как раз… Как же он её лихо распластовывал… В три куска… Посадник — посадницу… И кровавые брызги по толпе веером…

А к тому, что каждый шаг здесь — головоломка. Что без напряжения «свалки» с «молотилкой» только в нужник и сходишь. Хотя… вы осотом подтираться не пробовали? Извините за подробности… Вот и запоминайте как это растение выглядит. Крепко запоминайте, чтобы даже и в полной темноте не перепутать. Как у Говорухина: «Так жить нельзя». И жить — тоже.

Чтобы сделать печку, нужен, как минимум, кирпич. Мы ходим по городам, любуемся памятниками архитектуры… Дворцы Петергофа или Павловска, Поганкины палаты во Пскове, «Каменное ожерелье» в Смоленске, Золотые ворота в Киеве и Владимире, Василий Блаженный в Москве, дворянские усадьбы, церкви и монастыри… Представляем себе как это делалось…

Не представляем. Только к концу 19 столетия человечество изобрело кольцевую обжиговую печь. В союзе с ленточным прессом они сделали процесс изготовления кирпича быстрым и лёгким. До этого, при Годунове, например, для строительства каменных, кирпичных крепостей по всей стране останавливалось не только каменное строительство — производство глиняной посуды. Со всей страны сгоняли гончаров — кирпичи лепить. Всю тяжёлую работу выполняли человеческие руки. Позднее существовала даже такая отдельная профессия — формовщик кирпича. Вылепленный кирпич нужно сушить две недели. На воздухе, в тепле, но без прямого нагрева. Для обжигания — совершенно неэффективные печи-времянки. В результате — вести обжиг продолжительное время. И сжечь возы дров.

Вот так не годами, даже не веками — тысячелетиями. И не мы одни. Если этого кого-то радует. В древних городах Инда типа Мохенджо-Даро, кто-то, кажется предки шумеров, лепили кирпичи из глины и сушили их под навесами. Долго сушили. А по сырым кирпичам собаки гоняли кошек. Ни людей, ни городов не осталось, а вот бракованный кирпич с отпечатками конечностей братьев наших меньших прошёл, по недосмотру начальствующих, отжиг. Да так и остался дожидаться археологов.

В Библии есть упоминание кирпича, относящееся Великому Потопу: «И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжём огнём. И стали у них кирпичи вместо камней».

«Кирпич» — слово тюркское. Но первоисточник, возможно, Китай.

«Китайская» версия основана на строительстве Великой Китайской стены. Для неё изготавливался специальный необожжённый кирпич. Каким образом китайцы делали такой кирпич — доподлинно неизвестно. Исследования показали невероятные результаты: он необычайно прочный и стойкий ко всем воздействиям! Учитывая такие невероятные свойства, только можно предполагать, сколько усилий пришлось приложить к его изготовлению. Керамический кирпич из 21 века не может похвастаться такими убойными качествами.

На Руси, Киевской и Московской, тоже часто употребляли необожжённый кирпич-сырец. Тоже для крепостей. Во время правления Ивана Третьего сырец использовался для строительства Московского Кремля. Красоте и надёжности этой конструкции, высокому качеству и прочности строительного материала, завидовали даже итальянцы.

Глиняный кирпич-плинфу на Русь завезли греки. Стало быть, для «Святой Руси» это относительное новшество, всего-то лет двести. «Плинфа» — пластина из глины. Именитые производители плинфы даже не ленились ставить на каждом таком экземпляре клеймо.

И так до 17 века. Потом хоть габариты стали более привычными.

«Кирпичное производство принадлежит к тем видам человеческой деятельности, где результата добиваются только после длительных экспериментов с режимами сушки и обжига. Эта работа должна проводиться при постоянных основных параметрах производства. Невозможно сделать правильные выводы и подкорректировать работу при несоблюдении этого простого правила».

Всё понятно? Когда я вижу фразу какого-нибудь прогрессора, исключая, разве что, полного… волшебника, типа: «Я научил местных лепить кирпичи, и через неделю/месяц/год у нас была уютненькая крепость» — я понимаю: крепость была из дерьма. Каждое месторождение глины уникально по составу и заранее просчитать состав смеси и режим отжига — невозможно. Более того — он будет «плавать» в дальнейшем. А контроль этого самого «режима»? Время ещё можно как-то померить — водяными часами, например. А как измерять в средневековье температуру вблизи 1000 градусов? Чем?!

Прекрасно понимаю девушек-современниц, которые скучают над попаданскими историями, придуманными современниками-юношами:

— Ах, они там без конца рассуждают из какого минерала при какой температуре будут выплавлять какую-то свою глупую железяку! Хоть бы малахит какой-нибудь нашли — говорят, им можно глаза подкрасить.

Конечно, рассуждения о точке плавления иди отжига — ничто, по сравнению с фундаментальными вопросами:

— Что надеть?

И:

— Как я выгляжу?

Нет, девушки тоже переживают по поводу точки кипения. Чего-нибудь или кого-нибудь.

Но вот беда: я — не девушка. «Нашёл чем хвастаться»…

Я нашёл на поварне обломок плинфы — хозяйка на неё горячие горшки ставила, вытащил во двор, сел перед кирпичом на корточки и глубоко задумался.

Мне надо быстро поставить полсотни подворий, полторы сотни печей. Как красиво получается у этнографов: «помоч», общинный праздник, все поют и пляшут, заигрывают да кокетничают, угощаются и развлекаются. Мудрые старцы попивают бражку, вспоминают славное прошлое, выдают ценные указания и присматривают за работой. Молодёжь месит, таскает, утрамбовывает, строит глазки, планирует ближайший вечерок. Связь поколений, укрепление духа коллективизма, развитие трудовых навыков в игровой форме. Отдых. «Лучший отдых — смена деятельности».

Но полторы сотни печей — уже не отдых, не праздник. Это нормальная профессиональная работа, «основной вид деятельности». За это время старцы спиваются, девки становятся беременными бабами, и все вместе — голодающими. Потому что в деревне, кроме «праздника», есть ещё и работа. Впереди жатва, молотьба, дёрганье льна, дров запасти…

Диалектика, факеншит, в чистом виде. Как же она меня достала в молодости! Но вот в лоб: «переход количества в качество». Поставить пару-тройку глинобитных печей за лето всем селом — нормально. Можно и полнолуния подождать, и хозяйкин цикл всей деревней посчитать. Праздник… Полторы сотни печек… При всём моём уважением к «этнографам» — наплевать и забыть. Выбросить и технологию, и обеспечивающую её организацию. Которая называется «русская община». Поскольку — избыточность, роскошество. Как вторая рубаха в хозяйстве — можно пустить на половую тряпку.