Шантаж (СИ), стр. 36

Говорят, что у младшей из дочерей Ярослава Мудрого, ставшей впоследствии «Анной Ярославной — королевой Франции», был в юные годы бурный роман с предводителем одной из ватаг норманнов или датчан, проходивших через Киев. Дело дошло до ушей Ярослава, и он послал своих дружинников схватить наглеца. Однако, пока княжеские гридни спускались по скользкому после дождей Боричёву ввозу к Днепру, этот юноша, по имени Филипп, стоявший лагерем на Подоле, успел поднять своих людей, спустить лодии на воду и уплыть. Анна отправилась королевствовать в Париж, где и поразила своего мужа выбором имени для первенца. С тех пор греко-византийское имя «Филипп» вошло в династические дома Западной Европы, а позднее — и в народы.

Меня Ванькой звать, а не Филей, но сматываться быстро я умею. Мы успели увидеть, как по мостику из города в наш посад топает команда стражников в сопровождении пустой телеги для наших вещей.

Не надо мне такого «задаром». И вообще: у меня тут «Русь Святая», а не «Стихи о советском паспорте». Мои люди уже на вёслах, сталкиваем наше корыто на воду и топаем вниз по реке. Угребаем. Или — угрёбываем. Или ещё чего созвучное…

Стоило нам отойти за ближайший мысок, как кормщик не утерпел и возопил:

— Да как же это! Да что ж это мы как тати ночные! На нас же вины нет! Аким-то ни в чём худа не содеял! Что ж мы бежим-то! Тама проверят, правду-то узнают. Разберутся и отпустят.

— Дядя! Кончай сопли разбрызгивать! Кто будет разбираться? Посадник? Там счёт об тысяче гривен кунами. У посадника в них доля. Он-то точно разберётся. Как ему мимо серебра не проскочить.

Мужичок, услыхав сумму, явно запредельную для его воображения, сидел, открыв рот, и испуганно смотрел на меня.

— И, эта… и чего теперича?

— Не жуй. Деда я не брошу. Я своих не бросаю. (Вижу только спины своих людей, но и по спинам видно — услышали и запомнили). Акима надо вынимать с поруба. (Благими пожеланиями вымощена дорога в ад. Моими — наверняка).

— Эх, тяжкий доспех не взяли (Ивашка предлагает боестолкновение).

— А мы — тихонько. (А Чарджи, оказывается, тоже авантюрист).

— А ну как поймают? (Николай пытается внести долю здравого смысла в беседу сумасшедших).

— Кончай болтовню. С города нас не видать. Станем к левому берегу в укромное место. Чтоб с реки не разглядели. Стоим до ночи. А там видно будет. Вы же спать хотели? Что, выспались уже? Теперь отсыпайтесь впрок.

Приглядели местечко, въехали лодкой в какие-то кушири, огляделись по берегу, замаскировались от реки, костерок разложили, еще раз перекусили. Отдыхаем, рыбу ловим, комаров кормим. Тишина, покой, благодать. Только-то и отдохнуть, пока власти тебя ловят.

Я весь извёлся. Куча всяких «как-то оно будет». Варианты и контр-варианты. Если Аким скажет: «княжих людей убили по моему приказу» — хана. «Признание — царица доказательств». Потом можно будет всю жизнь доказывать, что он ошибся, что его не так поняли, что он не то имел в виду… «Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь» — русская народная мудрость. Самое скверное, что этого «не-воробья» поймают другие. Мудрость многократно и разнообразно, в смысле различных «не-воробьёв» и «не-птицеловов», проверенная. Будет написано «Рябина — вор и душегуб» — ни отмыться, ни подняться не дадут. Соответственно, все мои мысли насчёт боярства, вотчинки, обучения людей, «избы по-белому»… Впору всё бросать и подаваться в тёплые страны. Как цапли перелётные.

— Часть 23. «Бойцы тайных фронтов»

— Глава 121

Если дед упрётся, то ведь тамошний палач не запросто так на сырой уголь ругался. Здесь, конечно, «Святая Русь» ещё, а не Московская. Такого беспредельного палачества, как на Москве, здесь ещё нет. Нет ещё старого русского народного правила: «доносчику — первый кнут». Доман-то по двору ходил и на крыльце стоял вполне нормально. Но при таких суммах и «несознавке» Акима…

Ни «защитничка Шапиро», ни расстрела — здесь нет, но деду могут сходу влепить «тест на железе». Я уже говорил, что по «Русской Правде» ложное обвинение, приведшее к такой проверке, карается как убийство — сорок гривен. Похоже, это оценка законодателем выживаемости испытуемого по результатам тестирования. Если остаются ожоги — виновен. А как им не остаться?! Разве что по воле божьей. «Яви чудо, господи». Если человек у нас невиновен перед законом и властью, то это, безусловно, чудо господне.

Единственное, что несколько вселяет надежду — я просил Спиридона потянуть время. Может, сперва мужиков «колоть» будут? Глядишь, до заката не успеют, и Аким с целыми руками останется. А я ночью с посадницей переговорю, попугаю бабу. Чтобы и Акима вытащить, и дело вовсе закрыть. Потом — «ночная кукушка всех перекукует». И — по нашей родной народной «Дубинушке». В канцелярско-бюрократическом варианте:

Посадник здесь — «назначенец», а не «избранец». Манера выбирать себе городского голову — посадника — на Руси имеет весьма давнюю традицию. Поэтому даже князья, назначая глав городских поселений, градоначальников, титулуют их по-старому — посадниками. Через пару столетий русские князья, чтобы уж ни у кого и иллюзий не было, заменят «посадников» — «наместниками».

Но здесь и сейчас… А уж Ростик, с его принципом: «Сделаем людям свободнее. Ибо сказано в Святом Писании… Да и у нас от этого кошель толще будет», всякие такие «завитушки» очень применяет. Название-то старое, русскому ухо приятное. А то, что по сути — бюрократ и держиморда… Ну, так до сути ещё додуматься надо.

Мне это на руку — работать с «избранником»… имеет свои специфические особенности. С чиновником — проще. Как сделать так, чтобы к посаднику «зелёные сами пришли» и сколько их нужно? Для «полного списания» проблемы. И чтобы самому не попасться… Ну, это потом. Сперва Акима надо выручать.

Я крутился и мучился. Не находил себе места. Потом совсем сбрендил от жары, скинул с себя всё и полез купаться. Ага. Плескался бы я на мелководье… А я начал наяривать вдоль Десны.

Ух и славно воду речную мощным взмахом разрывать! Когда она идёт под тебя, вокруг тебя, а тело само выталкивается вперёд. Проворачивается, ввинчивается, устремляется. Речные струи становятся то плотными, держащими и сопротивляющимися, то, вдруг, мягкими, почти незаметными. Мышцы работают, выбрасывая всё накопившееся, всю злость, тревогу, сомнения в эту прохладную упругую, почти живую, воду. Остужающую и тело, и голову, и мысли в ней.

Река так похожа на наш мир. В нем можно барахтаться. И — захлебнуться. Можно перестать барахтаться. И — захлебнуться. Можно чуть шевелиться и просто плыть по течению. Можно «упереться рогом», вообразить себя самым-самым, и рвать против течения. Против законов физики, против «силы вещей». Можно поплыть поперёк. И вообразить себя самым хитрым. Только я не рыба. И для меня все эти направления — только малая часть моего пути. А сейчас я просто смываю тревогу. Своим трудом, своим потом выравниваю, успокаиваю сердце и мозги. Тренажёрный зал, а не поле боя. И не надо выискивать глубокого смысла в направлении плаванья по реке, а надо найти направление выхода из реки. Пора вернуться к людям. К моим людям.

Стоило мне возвратиться к лодке, как я понял — что-то я не так сделал. Мужички мои смотрят как-то… насторожено. Кормщик вообще вздрагивает и норовит из лодки выскочить.